Но его слова не успокоили мать, а мне стало еще хуже. Я не могла придумать, как мне избежать брачной ночи и несчастных лет, которые последуют за ней.
— Заваривайте чай в талой воде, полученной из растаявшего снега; благодаря этому, когда настанет время церемонии, ее щеки будут пылать румянцем, — сказал доктор Чжао напоследок.
Мама каждый день приходила к моей кровати. Ее лицо посерело от страха. Она умоляла меня подняться с постели, навестить тетей и кузин, поесть немного. Я старалась тихо смеяться, чтобы развеять ее тревогу.
— Мне хорошо здесь, мама. Не переживай. Не переживай.
Но она словно не слышала меня. Она опять привела предсказателя. В этот раз он стал размахивать мечом, стараясь напугать злых духов, которые, по его словам, притаились рядом с моим ложем. Он повесил мне на шею каменный амулет, чтобы голодное привидение не украло мою душу. Он попросил маму дать ему одну из моих юбок и вшил в нее связки арахиса, объяснив, что каждый орешек станет тюрьмой для хищных духов. Он выкрикивал заклинания, а я натягивала простыню на лицо, чтобы он не видел моих слез.
Для девушек свадьба подобна смерти. Мы прощаемся с родителями, сестрами и слугами, которые заботились о нас, и входим в новый мир, где будем жить с нашей настоящей семьей, где наши имена будут записаны на поминальных дощечках в залах предков. Таким образом, вступить в брак — это все равно что пережить смерть и возрождение, не побывав в загробном мире. Я знаю, такие болезненные мысли посещают каждую невесту, но мою тоску усугубляло печальное положение, в котором я оказалась. Печаль низвергала мой дух во все более и более мрачные бездны. Иногда я даже думала — и надеялась, — что, возможно, умру, как Сяоцин или другие девушки, сходившие с ума от любви. Я часто представляла себя на их месте. Мои слезы смешивались с тушью, и тогда я брала в руки кисть. Из-под ее кончика летели стихи:
Меня учили вышивать бабочек и цветы.
Долгие годы я вышивала их в ожидании свадьбы.
Неужели люди не понимают, что в загробном мире
Не слышен запах цветов и не виден полет бабочек ?
Днями напролет я сгорала от переполнявших меня слов и эмоций. Я все время писала. Если я уставала и, утомившись, не могла держать в руке кисть, то просила Шао записывать мои стихи. В следующие несколько дней я продиктовала ей еще восемь стихотворений. Слова летели, словно персиковый цвет, который несет ручей в каменной пещере.
Наступил двенадцатый месяц. В жаровне и день и ночь горел уголь, но мне все время было холодно. Через десять дней должна была состояться моя свадьба.
Мои шелковые туфли меньше трех цуней *.
Одежда велика мне, даже если сложить ее вдвое.
Я так слаба, что не смогу лететь в загробный мир.
Так пусть же ветер отнесет меня туда!
Я боялась, что их найдут и посмеются над высокопарностью или скажут, что мои слова также ценны и долговечны, как песни насекомых. Я сложила листочки бумаги и огляделась в поисках места, чтобы спрятать их, но всю мебель уже перевезли в дом моего мужа.
Я не могла допустить, чтобы кто-то нашел мои стихи, но у меня не хватало силы воли сжечь их в огне. Как много женщин сжигают свои стихи, а потом горько жалеют об этом! Я хотела сохранить их, думая о том, что однажды, когда я стану замужней женщиной и у меня будут свои дети, я, возможно, забуду своего поэта. Я приеду навестить свою семью, найду стихи, прочитаю их и вспомню любовь, которая мучила меня, когда я была девушкой. Наверное, так будет лучше.
Нет, я никогда не забуду то, что было. Эта мысль придала мне решимости во что бы то ни стало сохранить мои стихи. Неважно, что ждет меня в будущем. Я всегда смогу прийти сюда и вновь пережить свои чувства. Я с усилием встала с кровати и вышла в коридор. День близился к вечеру, и все собрались к ужину. Я пошла вперед. Это заняло у меня много времени, потому что мне приходилось поддерживать себя, цепляясь за стены, колонны и балюстрады. Я направлялась в библиотеку моего отца. Там я вытащила книгу, в которой описывалась история создания дамбы в южных провинциях, и засунула свои стихотворения меж ее страниц. Я засунула ее обратно и посмотрела на корешок, чтобы запомнить ее название и то место на полке, где она стояла.
