Доктор отвел ее от кровати и тихо сказал:
— Такая меланхолия часто сопровождается приступами тоски. Она может привести к тому, что она перестанет есть. Видите ли, госпожа Чэнь, вашей дочери грозит смерть из-за переизбытка ци.
Ай-я! Доктора вечно пугают матерей. Благодаря этому они зарабатывают себе на жизнь.
— Вы должны заставить ее есть, — сказал он.
Они так и сделали. Шао и мама держали меня за руки, в то время как доктор засовывал мне в рот комки сваренного риса и смыкал мне челюсти. Слуга принес соленые сливы и абрикосы. Доктор заталкивал склизкие кусочки мне в рот, но меня стошнило ими. Он с отвращением посмотрел на меня, но моей матери сказал: «Не беспокойтесь. Виной ее болезненного состояния — ее страсти. Если бы она уже была замужем, я бы сказал, что ее излечит всего одна ночь дождя и облаков. Но она еще не замужем, а значит, ей нужно заглушить свои желания. Говорю вам, матушка, после брачной ночи она будет здорова. Но у нас нет времени ждать. В таком случае могу предложить вам другое средство». Он опять взял ее за локоть, притянул к себе и прошептал что-то на ухо. Когда он отпустил ее, страх на ее лице сменился выражением мрачной решимости. «Нередко приступ гнева помогает избавиться от закупорки каналов», — убежденно произнес он.
Мама проводила его из комнаты. Я положила голову на подушку. Рядом со мной на покрывале были разбросаны книги. Я подняла первый том «Пионовой беседки», закрыла глаза и представила, будто перелетаю через озеро, направляясь к дому моего поэта. Думал ли он обо мне, как я думаю о нем?
Дверь открылась. В комнату вошли мама, Шао и еще две служанки.
— Начинайте с них, — сказала мама, указывая на стопку книг, лежащих на столе. — А вы скиньте книги на пол.
Мама и Шао подошли к моей постели и собрали книги, разбросанные у моих ног.
— Мы забираем книги, — объявила мама. — Доктор велел мне сжечь их.
— Нет! — Я инстинктивно прижала к себе книгу, которую держала в руках. — Зачем вы это делаете?
— Доктор Чжао сказал, что благодаря этому ты выздоровеешь. Он выразился совершенно ясно.
— Ты не можешь этого сделать! — закричала я. — Они принадлежат папе!
— Значит, ты не возражаешь, — заметила мама.
Я уронила книгу и стала поспешно выбираться из-под шелкового одеяла. Я пыталась остановить маму и остальных, но была слишком слаба. Слуги ушли, забрав с собой первые стопки книг. Я кричала и протягивала к ним руки, словно была нищенкой, а не любимой дочерью в семье, девять поколений которой составляли императорские ученые. Это же наши книги! Книги, полные драгоценной мудрости, божественной любви и мастерства!
На кровати лежали мои издания «Пионовой беседки». Мама и Шао собирались забрать и их тоже. Когда я поняла это, ужас от происходящего сменился бешенством.
— Вы не можете этого сделать! Они мои! — вопила я, стараясь собрать как можно больше книг, но мама и Шао оказались на удивление сильными. Они легко оттолкнули меня, отмахнувшись, словно от докучливого комара.
— Пожалуйста, мама, а как же моя работа? — плакала я. — Ведь я уже столько сделала!
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Тебе следует думать только об одном: о замужестве, — ответила она, выхватывая издание «Пионовой беседки», подаренное папой на мой день рождения.
Через окно в комнату донеслись голоса. Они раздавались в нижнем дворе.
Мама сказала:
— Теперь ты увидишь, к чему привел твой эгоизм.
Она кивнула Шао, и они вытащили меня из кровати и подтолкнули к окну. Внизу слуги разводили огонь в жаровне. Одну за другой они побросали в него папины книги. Строки стихотворений эпохи династии Тан, которые он так любил, испарились в воздухе, превратившись в дым. Я видела, как книга с сочинениями женщин загорелась, свернулась, а потом рассыпалась в прах. Я содрогалась от рыданий. Шао отпустила меня и подошла к кровати, чтобы собрать оставшиеся книги.
Выходя из комнаты, мама спросила:
— Ты сердишься?
Вовсе нет. Я не чувствовала ничего, кроме отчаяния. Книги и стихи не могут утолить голод, но, лишившись их, я словно рассталась с самой жизнью.
— Скажи, что ты сердишься, — взмолилась мама. — Доктор обещал, что ты будешь очень злиться.
