— Четыре дня шел дождь и продолжались убийства, — вспоминала мама, — но затем выглянуло солнце. Оно чуть не сожгло город. Вонь разлагающихся трупов была невыносимой, но, взглянув вверх, мы видели вечное синее небо. Я ждала, когда меня осмотрят. Все женщины вокруг меня плакали. Почему мы себя не убили? Потому что у нас не было ни веревок, ни ножей, ни высокой скалы, чтобы спрыгнуть с нее. Наконец меня привели к той маньчжурке. Она осмотрела мои волосы, руки, ладони и пальцы. Через одежду она ощупала мои груди и потыкала в набухший живот. Затем она подняла юбку и посмотрела на мои «золотые лилии», которые говорили о моем статусе. «Я вижу, в чем твой главный талант, — презрительно бросила она. — Ты пригодна». Как женщина может поступать так с другой женщиной? Меня опять увели и оставили в комнате в одиночестве.
Мама подумала, что теперь она может совершить самоубийство, но она не нашла ничего, чем можно было бы перерезать себе горло. Она находилась на первом этаже и потому не могла выброситься из окна. Ей негде было искать веревку, но у нее было ее платье. Она села, оторвала подол, сделала несколько полос и связала их вместе.
— Наконец я была готова. Но мне нужно было сделать кое-что еще. Я нашла рядом с жаровней кусок угля, подняла его, попробовала на стене, как он пишет, и начала сочинять.
Когда мама произнесла первую строку своего стихотворения, у меня болезненно сжалось сердце.
Деревья голы.
Вдалеке я слышу печальный крик гусей.
Если б только кровь моя и слезы окрасили сливовые цветы...
Но я бы запретила им цвести.
Нет смысла в жизни, в сердце пустота.
И каждое мгновение — море слез.
Бабушка говорила мне, что мама писала прекрасные стихи. Но я не знала, что она была знаменитой поэтессой — той самой, которая оставила на стене это трагическое стихотворение. Я с изумлением смотрела на мать. Это стихотворение сделало ее бессмертной, как Сяоцин, Тан Сяньцзу и других великих поэтов. Неудивительно, что отец разрешил маме взять мою поминальную дощечку. Она была великой женщиной, и для меня было бы большой удачей и честью, если бы она поставила на ней точку. Так много ошибок, так много заблуждений.
— Когда я писала эти слова, я не знала, что останусь жива и что другие беженцы, среди которых было много мужчин, найдут мои стихи, запишут их, опубликуют и сделают их известными всей стране, — рассказывала мама. — Я никогда не хотела быть известной и боялась, что меня обвинят в том, что я гонюсь за славой. Ах, Пион, когда ты цитировала это стихотворение в зале Цветущего Лотоса, я чуть не задохнулась. Ты была единственной веной, по которой текла моя кровь, единственным ребенком, и я решила, что ты все знаешь, потому что ты и я, мать и дочь, так тесно связаны друг с другом. Я думала, ты стыдишься меня.
— Я бы никогда не стала читать это стихотворение, если бы знала. Я бы никогда не причинила тебе боль.
— Но я была так напугана, что заперла тебя в комнате. С тех пор я все время раскаиваюсь в этом.
Я не могла не винить моего отца и дедушку в том, что случилось в Янчжоу. Они же мужчины. Им следовало спасать своих женщин.
— Как ты могла вернуться к папе? Ведь он заставил тебя пожертвовать собой. А потом дедушка заставил бабушку спасти себя и сына.
Мама нахмурилась:
— Я к нему не возвращалась. Он сам пришел за мной.
Я жила ради него, и так я стала твоей матерью. Закончив писать стихотворение, я обернула самодельную веревку вокруг балки, завязала ее вокруг шеи, но тут в комнату вошла маньчжурка. Она разозлилась и больно ударила меня, но это не заставило меня отказаться от моего плана. Если не сейчас, то такая возможность представится мне в дальнейшем. Раз они собираются держать меня для какого-то маньчжурского князя, то им нужно одевать меня, кормить, давать кров. Я всегда смогу найти оружие, чтобы совершить самоубийство.
Сводница повела маму в главный зал. За столом сидел генерал. Отец стоял на коленях, прижавшись лбом к полу, и ждал.
— Сначала я решила, что они поймали твоего отца и собираются отрубить ему голову, продолжала мама.
Я так много сделала и прошла через столько испытаний, и все напрасно. Но он пришел для того, чтобы выкупить меня. После всех этих ужасных дней, наполненных убийствами, маньчжуры решили показать, какие они цивилизованные. Они надеялись, что сумеют побороть хаос и установить порядок. Я слышала, как они торговались с твоим отцом. Я онемела от боли и горя и не сразу сумела заговорить. «Любимый, — сказала я, — ты не можешь забрать меня. Я все равно что умерла». Он понял, что я имею в виду, но не передумал. «Я потеряла нашего ребенка», — призналась я. По щекам твоего отца побежали слезы. «Мне все равно, — ответил он. — Я не хочу, чтобы ты умерла, не хочу терять тебя». Видишь, Пион, он не оставил меня после всего, что случилось. Я была так изломана, что он мог продать меня, как это собирались сделать насиловавшие меня солдаты, или просто выбросить на улицу.
