— Я говорю с мобильного. Почему бы и тебе его не завести? Ты — единственный человек на свете, у которого нет мобильного. И ты еще считаешь себя журналистом!
— Не знаю. Перспектива выбора подходящего аппарата сводит меня с ума, а словосочетание «журнал звонков» вызывает депрессию.
— Я тебе скажу, что у меня вызывает депрессию. Это твое интервью. Ты уже поговорил с ней?
— Я только вчера прилетел, если ты запамятовал.
— Так ты с ней еще не говорил?
— Я оставил ей сообщение, — соврал Джефф.
— И как, по-твоему, она должна ответить на это сообщение, если у тебя нет телефона?
— У меня есть телефон. Если мне, конечно, не мерещится, я сейчас по нему говорю. Давай проверим. Тут есть такая штука, в которую нужно говорить…
— Очень смешно.
— Да-да. И я даже слышу голос у себя в ухе, голос какого-то человека из другой страны, с которым я бы по доброй воле разговаривать не стал. Слушай, это определенно телефон.
— Нам позарез нужно это интервью. Я доступно выражаюсь?
— Вас понял.
— И снимок!
— Есть, сэр.
— Ты кретин, Атман, — сказал Макс и повесил трубку.
Как все-таки чудесно иметь дело с человеком, с которым вас уже почти полтора десятилетия связывают рабочие отношения. Какое это счастье — обходиться без пустых любезностей и никому не нужной болтовни. В качестве запоздалой, но символичной акции гражданского протеста Джефф спустил за собой воду.
Идти в Джардини было слишком рано, зато-самое время заглянуть в Академию и полюбоваться «Бурей», пока музей не заполонили толпы туристов. Как и все остальное в Венеции, музей был на ремонте, но при этом открыт для посетителей, и перед входом даже не змеилась очередь. Объявление на кассе гласило: «Извините, у нас нет кондиционированного воздуха». Во втором, поменьше и на итальянском, говорилось что-то о «La Tempesta»[45] Джорджоне. Черт! С музеями всегда так: если у тебя в городе всего один свободный день, музей непременно будет закрыт, а если и открыт, то та единственная вещь, ради которой ты пришел, окажется на выставке или на реставрации. Но нет, подозрительное объявление всего лишь объясняло, что из-за ремонта здания «Бурю» перевели в зал номер тринадцать, куда Джефф и устремился.
Там оказалось пусто. Зал и картина были в его полном распоряжении.
В правой части полотна молодая мать кормит грудью младенца, устремив взгляд прочь из картины — в глаза тому, кто рассматривает этот шедевр. Скорее всего, она только что искупалась в реке, которая отделяет ее от элегантно одетого молодого человека, расположившегося в левом нижнем углу. Он глазеет на даму, опираясь на посох. Он глядит на нее, она — на нас, мы — на них. Что бы между ними ни происходило, мы в этом замешаны. За спинами персонажей, на заднем плане — хотя на самом деле это никакой не задний план, — мост пересекает аквамариновую реку. За мостом над городом сгущаются тучи. Белая птица — вероятно, аист — восседает на крыше одного из зданий. В небе кипит чернильная синь. Трещина белой молнии вспарывает тело грозы.
«Остановленное Джорджоне мгновение, — пишет Маккарти, — носит идиллический характер, однако в этой идиллии скрыто дурное предчувствие. Вот-вот случится что-то ужасное». Тут ее понесло куда-то не туда. Глядя на «Бурю», невозможно сказать не только что это за «что-то» — не говоря уже о том, ужасное оно или нет, — но и в каком времени оно пребывает: случилось ли это в прошлом, случится ли в будущем или вообще не случится. Здесь нет ни «до», ни «после», или, по крайней мере, их невозможно друг от друга отличить, так тесно они сплелись. Но в остальном нельзя не признать, как точно ей удалось облечь картину в слова. Это и впрямь неподвижность, чреватая бурей.
Может, в музее и не было никакого «кондиционированного воздуха», но внутри было явно прохладнее, чем снаружи, где Джеффа поджидала жара. Он купил в киоске литровую бутыль воды и трехдневный билет на пристань вапоретто при Академии. Не заставивший себя долго ждать теплоходик был битком набит художниками. Симпатичный и представительный Вольфганг Тиллманс[46] болтал со старым кровопроливцем Марком Квинном[47], чья последняя работа — гигантская металлическая орхидея — красовалась на рекламном плакате музея Пегги Гуггенхайм
