Другое дело, отношение венесуэльцев к У. Чавесу. Отсидев три года в тюрьме и выйдя на свободу, он, начиная с избирательной кампании 1998 г., неизменно одерживал победу при всех демократических волеизъявлениях электората. В 2002 г. в результате организованного правыми католическими кругами страны государственного переворота У. Чавес был свергнут и оказался в заключении. Руководство заговором осуществляла клерикальная организация «Опус Деи» при прямом участии ЦРУ и колумбийской мафии. Однако арест любимого каудильо вызвал широкие акции протеста, охватившие всю страну. Не прошло и несколько дней, как власть У. Чавеса была восстановлена.
После этого инцидента венесуэльские государственные службы и общество находятся в перманентном состоянии готовности к отражению очередных попыток переворота. О планах США и Колумбии по реализации технологии «оранжевой революции» в Венесуэле постоянно сообщается в правительственных СМИ. Следствием такой повышенной мобилизации явилось предотвращение ряда действительных попыток свержения режима У. Чавеса и физического устранения венесуэльского лидера.
Отношение народа к каудильо выражается присутствующими повсюду в стране политическими слоганами: «Чавес не уйдет!», «Прошлое не вернется!», «Нефть служит народу!», «Если Чавеса убьют, он воскреснет миллионами», «Шпага Боливара несет свободу Америке!». И эти лозунги присутствуют не только в виде официальных изданий, но и в уличных граффити, свидетельствуя о генерации их на уровне народной рефлексии [111] .
Соответствующие ответные действия разрабатываются правительством У. Чавеса как контрмера по отношению к сценарию внешней блокады. В этих целях Венесуэла солидаризируется со всеми государствами, находящимися в состоянии скрытой или латентной конфронтации с США. Дружеские отношения связывают У. Чавеса с патриархом антиимпериализма Ф. Кастро. Активно изучается и пропагандируется в Венесуэле опыт Ливийской Джамахирии. В противоположность номинируемой США «оси зла», У. Чавес заявляет о выстраивании «оси добра»: Боливия – Венесуэла – Куба. Получило развитие интенсивное экономическое сотрудничество с Россией и Белоруссией. Выражая свою солидарность с российской политикой периода южноосетинского конфликта, Венесуэла дипломатически признала в качестве независимых государств Абхазию и Южную Осетию. В общем, организовать международную изоляцию режима У. Чавеса США не удалось. Соответственно, аргумент об угрозе мировой изоляции России, в случае выхода ее из русла подчиненности американской политике, обнаруживает свою несостоятельность [112] .
Модель цезарианской трансформации
Наиболее исторически типичной для России является модель цезарианской властно-управленческой трансформации. Инициирующая роль в ней при смене политической элиты принадлежит фигуре высшего властного суверена, сохраняющего свое положение (рис. 3.6).
Рис. 3.6. Цезарианская модель властной трансформации
Элитная ротация в России проводилась фактически при каждой новой интронизации. В отдельные правления осуществлялось по две, а то и по три массовые ротационные операции. В том случае, если прежняя элита оказывала сопротивление, включался механизм политических репрессий. Когда сила элитного противодействия оказывалась достаточно велика, «царь» обращался к народу. Активизировалась энергия традиционного народного неприятия боярства. Народ призывался к искоренению боярской крамолы. Для него этот призыв всегда был имманентно желаемым и ожидаемым. Восстанавливался утопический, но мотивационно действенный идеал «народной монархии». Хороший царь и плохие бояре – характерная российская психологическая формула, которая не отменена и поныне.
В народном восприятии образ министра традиционно представлялся в инфернализированном ракурсе. У русского народа не было министров, почитавшихся в качестве национальных героев. Сакральным ореолом мог быть наделен царь, военачальник, священник, поэт, но никак не министр. Славословия в адрес того или иного чиновника имели, как правило, канцелярское происхождение и не относились к народной политической мифологии. Даже превозносимый ныне П.А. Столыпин оценивался большинством современников не как «прогрессивный реформатор», а не иначе как «вешатель». Не случайно после Февральской революции был близок к положительному решению вопрос об установлении в центре Киева памятника убийце премьер-министра Д.Г. Богрову. А бывшая Маловладимирская (затем Столыпинская) улица, на которой премьер принял смерть, называлась именем одного из наиболее видных российских террористов Г.А. Гершуни [113] .
