— И нам придется говорить на французском? — недовольно спросил Артур Барроуз.
— C’est la vie[2]…
— Ничего… когда-нибудь английский будет главенствующим языком… Так вот, нам надо мобилизовать побольше сторонников наращивания нашего военного потенциала, нашего альянса. Помяните мое слово — страна, которая начинает бряцать оружием — она это просто так не делает. Германия! А при Бисмарке все было хорошо, хотя может все и началось с его объединения. Наверно, мы проморгали это в самом начале. — И Артур опять вернулся к внутриполитическим вопросам:
— Кто-то может подумать, что я — консерватор, просто так критикую либералов… только ради оппозиции. Поверьте мне, мои мальчики, и особенно ты, Роджер, мой дорогой мечтатель-либерал. Думаешь, я не чувствую тебя… Так вот, социальная программа или какие-то другие вопросы, пускай острые и злободневные — все второстепенно перед лицом внешней угрозы.
— Однако у нас внутри немало тех, кто ратует за иную внешнюю политику. Дело тут не только в либералах. На днях много шуму наделал Найджелл Фарадж со своей речью о блестящей изоляции. Я так понимаю, среди ваших коллег в Консервативной партии, есть немало сторонников этой политики.
Лицо Артура Барроуза опять сделалось недовольным.
— К сожалению, такие есть… Скорее, это по инерции. Видишь ли, мой мальчик, у нас все было хорошо с нашей изоляцией, а потом и с Бисмарком, пока этот взбалмошный кайзер не вступил на трон и не начал эту ужасную гонку вооружений. Что мне вам об этом говорить, когда вы сами все прекрасно знаете. А Фарадж… Да, он из наших, из консерваторов… Патриот, но… но… Судьба Британии не в национализме, а в величии, в ее просторах, в ее способности привлечь на свою сторону миллионы людей. Наша модель управления — самая эффективная… Да-да. Я не слепой патриот… история сама рассудит. Посудите сами — мы в двадцатом веке… Не может один человек управлять всей страной в наш технологический век. Наши парламентские традиции, я думаю, и стоят за нашим успехом. В Германии, к примеру, нет противовеса взбалмошным желаниям кайзера. Отсюда и проблемы.
В это время подошел четвертый гость — Андре Дешамп, представитель партии во французском парламенте «Республиканская Федерация». Он был великолепно одет, пострижен, с элегантными длинными усами и несколько подчеркнуто медленными манерами. Тройка англичан перешла на французский. После формальных приветствий Роджер представил более подробно француза своему дяде:
— Господин Дешамп оказывает нам серьезную поддержку в комитете по иностранным делам. Я вам говорил о его роли при обсуждении нашего альянса.
— Всегда приятно иметь дело с людьми, имеющими схожие взгляды.
Дешамп слегка улыбнулся:
— Я думаю, дорогие гости, нам необходимо создать общеевропейский правый альянс…
Артур Барроуз несколько растерялся. У него были другие планы — обсудить внешнеполитические проблемы, в частности, вопрос военного союза и флота для противостояния растущей силе Германии.
— Идея интересная, но, боюсь, не располагаю возможностью от имени моей партии обсуждать данный вопрос.
— Гм… А вопрос срочный. Левые силы объединяются против нас. Они говорят о необходимости защитить рабочий класс от набора в армии так называемых буржуазных правительств. Вам, надеюсь, известны эти настроения… И этот пацифизм…
— Да… но… Нам, может, стоит поэтапно решать вопросы.
— Франция в беде! У меня нет времени, да и оптимизма… Мы только пережили этот ужасный закон об отделении религии… Франция — это католическое государство! Я понимаю, вы этого не разделяете. Куда мы катимся?! Это дело Дрейфуса[3]…. Я, конечно, как бы… против евреев не имею ничего против, в принципе… если они, конечно…
Дешамп пытался вызвать какие-то сочувствующие слова у собеседников, но они молчали.
— Вчера вышли две статьи о Франции… моей Франции, которая исчезает… Жак Бертийон на основе статистических данных утверждает о нашей умирающей нации. Рене Гоннард — о нашей смертельной болезни — духовной деградации. А была еще одна статья этой прекрасной Мари Ли Пен. Я не знаю, какую конкретную роль тут играют евреи или арабы — а они ее играют! Мы вступили в двадцатый век импотентами!
