И нам не помешали. И я немедленно прекращу рассказывать, если вы, мой милый, будете настаивать на подробностях. С вас вполне достаточно откровенности. Лучше уж я расскажу о… ну, друзья мои, как уж расскажется.
Вода в верхних ее слоях нежна, как атлас, и полна воздуха. Они любят резвиться там, почти у самой поверхности, где много света и тело ощущается легким и стремительным. Вниз, в темную глубину, где тяжело дышать и толща воды заметно давит на тело, они спускаются для того, чтобы попасть в свои странные жилища — какие-то гроты, освещенные призрачными огоньками, в которых фонтанчики воздуха бьют прямо из песка, а в темных нишах колышутся водоросли, мерцающие холодным, белесым, туманным свечением.
А еще они опускаются в глубину за золотом и прочими странными сокровищами. Летиция мысленно толковала о разбитых кораблях, лежащих на морском дне, набитых древним золотом, серебряными слитками, алмазами и изумрудами, которые для них — только игрушки, господа, зато для того, другого…
О том, другом, они думали неохотно, полагаю, даже с некоторым страхом. Я никак не мог добиться ни от Летиции, ни от прочих, которые появились потом, кто он такой. Они стряхивали на лица свои вуалевые челки и отплывали в сторону — и мне, представьте, даже пришла в голову мысль о Морском Дьяволе.
Я уже верил решительно во все, по крайней мере, во сне. Но ни во что не вдумывался, если вы меня понимаете. Сон есть сон, право.
О, господа… они такие нежные… Говорят, дельфины очень игривы и чувствительны, а потому любят, чтобы люди прикасались к ним и гладили их. В этом смысле у этих созданий немало от дельфинов, друзья мои. Они тоже игривы и чувствительны.
Дельфины, их близкие товарищи, свистят и чирикают, как птички — они тоже свистят и чирикают, вероятно, все в том же ультразвуковом диапазоне. Но друг с другом общаются мыслями… или обыкновенными человеческими словами — когда выходят на берег.
Дело в том, господа, что они, как будто, не совсем русалки. Они — оборотни, если можно так сказать. Земноводные существа, создающие себе то жабры, то легкие по своему разумению, одной силой духа. Именно поэтому ортодоксальная шиянская наука не может допустить их существования даже в качестве гипотезы. В нашем милом мире, покрытом Океаном на три четверти, конечно, всегда ходили легенды о Морском Змее, о сиренах или русалках, об удивительных существах, живущих в воде и наделенных разумом, но… Вы же понимаете — легенды есть легенды. А поверить, что среди обычных людей по нашей суше ходит странная раса, способная усилием воли изменять собственную плоть, чтобы жить в морской воде — абсурд, пардон!
Они, конечно, всеми силами поддерживали в людях убеждение, что их существование — миф. Они побаиваются людей, господа. К тому же, у них были чрезвычайно веские причины… Но пока оставим это — о причинах скажу после, более к месту.
В тот момент они были для меня созданиями сна. И я попал в такую сказку, в такой океан любви и нежности — с Летицией, совсем не такой резкой и насмешливой, как на берегу…
Но любому сну приходит конец.
Я проснулся довольно поздно, проспал едва ли не до полудня. Океан так сиял в солнечных лучах, что глаза ломило. И, если уж говорить начистоту, тело тоже поламывало, как от непривычной физической работы. Зато на душе у меня сиял сплошной свет, хоть я и позабыл почти все перипетии сна.
Я сидел в постели и тянулся. А потом улегся снова — на минуточку — и обнаружил, что подушка влажная. Мои волосы были влажными, господа! Я поразился.
Я хотел одеться — но вчерашних тряпок не нашел. Рядом с моей постелью лежали новые, другие. И моего дружка-тритона нигде не было видно. Впрочем, его я просто позвал неприличным словцом, и он с готовностью вылез из-под кровати. А между тем, когда я заглянул туда минуту назад в поисках и тритона, и ботинок — там, господа, не было ни того, ни другого.
О, как странно стало у меня на душе, когда я принялся все это обдумывать! Ну что, скажите на милость, со мной случилось этой ночью? Я ходил во сне? Я во сне плавал? Ну да, я во сне летал! Плавающий лунатик…
