Но, в конце концов, ведь в этом ничего нельзя изменить. Она родилась такой. Что тут поделаешь? Так получилось. И, разумеется, она сама в этом не виновата. Так что нет никакого смысла страдать по поводу своего рождения. Эдуард сказал, что любит ее, и, конечно же, его любовь не пришла бы к ней, если бы она того не заслуживала.
Вскинув голову, Адель вдруг ощутила даже некоторую гордость. Князь Демидов! Невозможно даже описать, как богат и знатен он был. Во Франции русских, честно говоря, считали чуть-чуть дикарями, но это лишь усиливало любопытство, проявляемое к каждому русскому вельможе. Все они обладали невероятными изумрудами, бриллиантами величиной с грецкий орех, прочими невиданными драгоценностями - словом, были богаты, как индийские набобы. Если бы Адель знала раньше, что Демидов ее отец, она бы получше пригляделась к нему. Но одно она поняла и сейчас: это родство, пусть даже не совсем законное, приближало ее к Эдуарду, делало хотя бы вполовину такой же знатной, как он.
И снова ее мысли вернулись к матери.
Адель нахмурилась. По правде сказать, она плохо знала Гортензию. Они жили в одном доме всего лишь полгода. Но, если полной близости между ними и не было, Адель всегда безмерно восхищалась матерью и доверяла ей во всем, считая самым лучшим, самым близким человеком на земле.
Да и как было не восхищаться? Гортензия, без сомнения, была одной из самых красивых женщин Парижа… Вдруг, подумав об этих высокопоставленных женщинах, Адель задала себе вопрос: почему никто из них никогда не заезжает к ним, не наносит визиты? Вот хотя бы графиня де Монтрей, мать Эдуарда. Или подобные ей дамы… Ей-Богу, на этот вопрос не находилось ответа. То, что у госпожи д’Эрио есть внебрачная дочь, - еще не достаточный повод для того, чтобы полностью ее игнорировать. В их же доме бывали те женщины, которых Адель совершенно искренне не любила и считала вульгарными. Впрочем, у всех у них были титулы.
А титул ее матери? А то, что говорил Эдуард о фальшивых орденах австрийского князя? Что это был за намек? Что все эти графы, маркизы и бароны, собирающиеся у них, - авантюристы и самозванцы?
Страшное сомнение зашевелилось в душе Адель. Она прижала ладони к щекам, чувствуя, что они снова начинают пылать. Нет, Боже мой, ей не хотелось во все это верить. Да что она себе вообразила? Ее мать не делает ничего дурного. А она, Адель, просто слишком подозрительна и тенденциозна. Стоит ей о чем-то задуматься, как вспоминаются все мелочи, обрывки фраз, полунамеки, и из этой чепухи выстраивается целая цепочка кошмарных догадок. Которые, конечно же, не имеют никаких оснований. Она просто слишком взбудоражена сегодня.
Адель встала, снова тряхнула головой, приказывая себе забыть обо всем этом. Хотя бы на время. Ах ты Господи, ведь у нее есть гораздо более приятный предмет для размышлений. Через несколько дней они едут в Нейи по железной дороге. Почему бы не думать только об этом и не оставить, наконец, бедную маму в покое?
Воспоминание об Эдуарде подействовало, как наркотик. Через секунду Адель стало казаться сущим пустяком все то, что волновало раньше. Надо было еще столько сделать дел: выбрать наряд, поразмыслить, как себя на прогулке вести, и, разумеется, помечтать, сидя на подоконнике.
Но, кроме того, надо было хорошо выспаться, чтобы быть ослепительно свежей и понравиться тому, кого она так любит.
