По мере продвижения по тропинке открывалось все больше и больше странных видов. Садовая скамейка с сидящим на ней человеком в пижаме соседствовала с извилистой гоночной «формульной» трассой, по которой неслись, периодически разбиваясь вдребезги, гоночные автомобили; человек в больничном халате, блаженно улыбаясь, рисовал кистью радугу прямо на небе, а под каплями краски лежали влюбленные, ничего не замечавшие в своей соединенности.
– Стоит уснуть разуму в чьей-нибудь голове, и я тут же увожу его по Сонной Тропе, – продолжал Сэндмэн. – У меня тут в гостях есть и сошедшие с ума, и коматозники, и просто прилегшие вздремнуть на часок после обеда. Видите вон того мужчину в шезлонге? Он уснул в своем кабинете во время обеденного перерыва и еще не знает, что не проснется. Забавно, не правда ли?
– Ничего не вижу в этом забавного, – осуждающе отозвался Тавров.
– Если бы я не видел искорок юмора в таких вещах, то давно бы спятил, как вон тот художник, – заметил Сэндмэн. – Я ведь даже не знаю, сколько времени провел на этой работе и долго ли мне до пенсии… Вечность, черт бы ее побрал!
– Зато вы познали, что такое Вечность, – заметил Тавров.
– А что тут познавать? – удивился Сэндмэн. – Любой ребенок знает, что Вечность – это когда прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. А вы, я гляжу, ехидный тип!
– Нет, просто следую вашему совету и пытаюсь искать в здешних порядках забавное, – ответил Тавров.
– Я же говорю – ехидный, – подтвердил Сэндмэн. – И это правильно! Если Его Светлость сочтет ваши шутки удачными, то я, против ожиданий, провожу вас обратно.
– Заранее благодарен, – поклонился Тавров. – А пока я буду шутить с Его Светлостью, вы там проследите, чтобы не украли мое кресло. Или в Аду с преступностью покончено?
– Мы в понятие «преступление» вкладываем несколько иное, – уклончиво ответил Сэндмэн.
Тропинка повернула в очередной раз и вывела путников на берег какого-то не то озера, не то болота. Зеркально гладкая поверхность воды непрерывно изменяла цвет, словно в глубине периодически всплывали и исчезали на дне разноцветные твари. Примерно в километре от берега возвышалась скала, увенчанная острыми вершинами башен готического замка. Длинный мост начинался от ворот и уходил в море, заканчиваясь узкой плавучей дорожкой, подходившей к самому берегу.
– Вот и Болото Безысходности, – тихо произнес, точнее, почти прошептал Сэндмэн. – Это замок великого герцога, Его Светлости Гусиона Киноцефала. А вот и сам герцог.
По узкой плавучей тропинке галопом скакал всадник на вороном коне. Черный плащ развевался по ветру, а блестящий черный панцирь в красном свете багряной облачности казался покрытым кровью. Всадник сошел на берег и остановился. Тавров увидел, что голова у всадника собачья – и правда Киноцефал.
– Приветствую вас, Ваша Светлость, – поклонился ему Сэндмэн. – По приказу Его Превосходительства великого генерала Агалиарепта я привел к вам смертного, которым интересовался великий генерал.
– Приветствую и я тебя, Хозяин Сонной Тропы, – ответил Гусион. – Оставайся здесь и жди. А ты, смертный, садись на моего коня сзади и крепче держись за мой пояс: тебе пока не время исчезнуть в Болоте Безысходности.
Тавров послушно взобрался на круп коня, что оказалось совсем нетрудно сделать, поскольку Сэндмэн вовремя и умело подсадил его. Гусион шевельнул шпорами и, сжав в руке длинное тонкое копье, галопом поскакал по дорожке. Казавшийся зыбким деревянный настил совершенно не прогибался под тяжестью всадников.
Тавров взглянул на зеркальную поверхность озера и увидел, что в болоте прямо у поверхности копошатся, словно щупальца, разноцветные руки. Они высовывались из воды, пытаясь схватить скачущего коня, но это им редко удавалось. Если какой-то особенно ловкий обитатель болота все-таки успевал вцепиться в ногу скакуна, то конь без всяких усилий выдергивал тварь, похожую на полуразложившуюся обезьяну, из озера. Тварь некоторое время тащилась за конем, и тогда Гусион ловким движением копья разбивал череп существа, а болото с сочным чавканьем поглощало труп. Тавров с чувством омерзения отметил, что вблизи эти создания больше похожи не на обезьян, а на донельзя грязных бомжей. Он с облегчением вздохнул, когда глухой стук копыт по доскам дорожки сменился звонким цоканьем подков по каменным плитам моста.
