Эдуард Русаков
ВИВАТ, РОССИЯ!
- Мне на судьбу грех жаловаться,- начал свой рассказ губернатор. -И здоровьем бог не обидел, любого из вас на лопатки готов положить. И карьера, вроде, до сих пор складывалась удачно. Как-никак управляю громадной областью, на территории которой десять Франций могут уместитьсяКороче, все хорошо, одно плохо: жена мне досталась фригидная- Чего зубы скалите? Это вам не шуточки! Разве может быть у мужика хорошее самочувствие и высокая производительность труда, если баба его постоянно неудовлетворенная? Ты ее, вроде бы, ублажаешь каждую ночь и так, и этак - а она лежит под тобой как колода, извините за выражение, и хоть бы пикнула, хоть бы ойкнула. Ноль реакции. Будто с резиновой куклой- На Западе, говорят, в специальных магазинах такие резиновые куклы продаются, для извращенцев. Вот и баба моя - как кукла - только что не резиновая и разговаривает иногда- Но лучше б она молчала!
Губернатор вздохнул, насупил седые брови, закурил сигарету, затянулся, выпустил огромный клуб дыма - заговорил снова:
- А ведь во всем остальном неплохая баба, смышленая, из учительниц- Я ее взял давно, еще когда председателем колхоза работал. И ведь знаю - любит меня, ревнует даже, боится, что загуляю на стороне. Только некогда мне гулять, сами знаете. Это всякие журналисты, в рот им ствол, любят расписывать нашу жизнь: мол, только и делают аппаратчики, что по саунам да по охотничьим домикам пропадают, коньяком упиваются да икрой закусывают. А меня от икры тошнит, в сауне раза два всего был- Некогда! Домой возвращаюсь затемно, поужинаю, сяду у телевизора - глаза слипаются. Не жизнь, а каторга.
Вот и прожил я с моей фригидной супругой тридцать лет и три года, как в сказке у Пушкина, детей нарожали, и внуки уже пошли, целая династия, извините за выражение, а в интимной жизни как было пусто, так и оставалось. Я уж надежду давно потерял- Но свершилось чудо! Тут мой бедный язык бессилен - ведь это же настоящая баллада, поэма, симфония!..
Помните, летом у нас проходил музыкальный фестиваль? Тогда еще съехались в Кырск отовсюду музыканты, певцы, танцоры. Улицы были разукрашены, гулянья до утра, концерты на площадях, банкеты всякие- Пришлось поработать. Да вы не хуже меня все это помните, в грязь лицом не ударили. И вот, вспоминаю, в первый день фестиваля я особенно переутомился: встречал зарубежную делегацию, выступал на торжественном открытии, потом пришлось три часа попотеть в оперном театре, потом - банкет в ресторане. Жена на банкет не пошла, уехала из театра домой. Ну а я - терпел до конца. Даже спич пришлось произнести. И так просто не убежишь - там ведь гости зарубежные, за неуважение сочтут.
Короче, возвращаюсь домой в первом часу ночи, отпустил шофера, захожу в квартиру, думаю, спит моя благоверная, смотрит десятый сон. Заглядываю в спальню - пусто.
- Маруся!- кричу. - Ты где?
В ответ молчание. Знаю, что дома никого больше нет - дочка с внучатами на даче, сын в Москву улетел, мы одни с Марусей. Да где ж она, моя верная подруга жизни? Захожу в гостиную - темно, но видно - балконная дверь распахнута, марусин силуэт угадывается за тюлевой шторой.
- Ты здесь,- говорю,- а почему не спишь?
Выхожу к ней на балкон, она меня не слышит. Там, внизу, под балконом, толпа, гитары звенят, молодежь веселится, поют, пляшут. А Маруся - в тапочках на босу ногу, в халатике - смотрит сверху на чужое веселье иплачет. Да-да, мужики, плачет, всхлипывает. Меня не замечает. Стоит и заливается. Оплакивает свою горемычную бабью долю.
Пронзил меня этот ее плач. Замер я, остановился. Сразу протрезвел. Ах ты, горе-злосчастье, думаю. Да почему же нам так не везет с Марусей? Я-то ладно, я свое как-никак получил, а она - за что ей такие муки? Чем она провинилась, моя бедная губернаторша? Ведь ей уже за пятьдесят, голова седая- а радости женской простого бабьего счастья - так ведь ни разу не испытала!
И так жалко ее мне стало, так жалко. Подошел сзади, обнял, прижал к себе. Задрожала Маруся, заплакала еще горше.
- Это я, не пугайся,- шепчу. - Ты чего не спишь-то?
