Когда мы все переварили эту весьма странно приготовленную историю, Чик добавляет:
— Самое интересное — то, что «загадочная женщина» нырнула с моста за день до того, как ты свалилась в реку.
— О, только не надо историй о привидениях. — Нора вздрагивает. — Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях[75].
— У нас остался последний пробел, — говорит Нора. — И наш детектив — именно тот человек, который сможет его закрыть.
— Я?
— Да, Чик, — говорит Нора. — А для этого и тебе придется рассказать свою историю.
— Как это? — Чик явно встревожен. — Я же уже рассказал. Я обнаружил тела. Старик умер от… и так далее.
— Я все знаю, — мягко говорит Нора. — Абсолютно все.
Он вздыхает — словно человек, которого загнали в тупик и приставили нож к горлу.
— Ну, я как-то к такому не привык. — Он сверлит взглядом свои ботинки.
— Вы просто начните с начала, — вспоминаю я инструкцию миссис Маккью (впрочем, у меня такое ощущение, что она ее откуда-то позаимствовала). — И продолжайте, пока не дойдете до конца.
— Хм…
— Начни с погоды, я больше всего люблю начинать с нее.
— Погоды стояли странные, — говорит Чик. — Теплынь и дождь, как будто муссоны какие-то. Грозы. Странные животные, которым нечего было делать в этих местах. На холмах вокруг долины видели пуму. Пришлось вызывать смотрителя зоопарка из Эдинбурга, блин.
— О, а я про это и забыла, — говорит Нора. — Охотники все пытались ее выследить — они говорили, что для охоты на кошек нет запретного сезона.
— И рыба, — продолжает Чик. — Один удильщик клялся, что поймал на крючок «морского ангела». Другой утверждал, что ему в сети попалась русалка. Люди все посказились от этой погоды[76]. И еще эти чертовы осы, они были повсюду, лезли людям в волосы, в постель, в тапки, в жестянки для печенья. Помнишь ту женщину в Кемби? Она вешала белье, ее укусила оса, и она упала замертво. А была пора варить варенье, и все женщины посказились, и все осы посказились. Все посказились… Малиновое, — неожиданно мечтательно-задумчиво произносит он. — Малиновое было слаще всего.
Кто бы подумал, что Чик — специалист по варенью?
— Она варила его целыми тазами, — продолжает он, — вечно стояла и мешала у плиты. Я как-то зашел поутру — предупредить ее про шайку джорди, которые делали налеты через границу, воровали из домов всякое[77]. В тех местах никто не запирал двери. У нее на кухне было как в турецкой бане. Она дала мне пирога с бараниной, зеленой фасоли, остатки рисового пудинга, чашку чаю.
(Путь к сердцу Чика явно проходит по традиционным маршрутам.)
— А дальше — одно за другое. — Чик пожимает плечами. — Ей было одиноко, мне было одиноко. У нее никогда не было мужчины — непаханая борозда…
— Прелестно.
— Она была замужем за этим высохшим калекой. Такая хорошая женщина. Она первым делом сказала, что Бог меня любит. Но, думаю, под конец она поняла, что это не так. В пылу мы опрокинули пару банок варенья. Оно было повсюду. Осы бились в окна…
До меня доходит — очень-очень медленно.
— О господи, — говорю я Чику. — Вы мой отец?
Так я обретаю свое наследие, свою кровь. Моей матерью была моя мать. Моим отцом — мой отец.
В последний день зимы — то есть назавтра — мы спускаемся к берегу. Нора вытаскивает из кармана бриллианты — совершенно бесполезные — и швыряет в серый океан. Они со знойным шипением исчезают в воде.
— Скаженная, — говорит Чик, и я не могу не согласиться.
— Вот, — говорит Нора. — И делу конец.
— Ты обещала безумных женщин, запертых на чердаке.
— Одну безумную женщину. Я обещала только одну, и для нее не хватило места.
Я полагаю, что Эффи вполне сойдет за обещанную безумную женщину.
— Угу, — говорит Чик. — Она была совсем скаженная.
— Я могу добавить чердак, раз уж ты настаиваешь. — Разделавшись с рассказом, Нора явно пришла в хорошее настроение.
Но я решаю, что лучше оставить все как есть.
— Без чердака?
— Без чердака.
