— Помилуйте, Галина Сергеевна! Какая же вы старушка? — искренне возмутилась я. — Потом, у вас и ведра никакого нет.
— Люблю грубую лесть, — расцвела наша чудо-женщина. — Но вообще-то ты права. Дама слегка постбальзаковского возраста — еще не старушка. А, можно сказать, женщина в самом соку. Однако, может быть, все-таки расскажешь, что у нас происходит?
— Да ничего особенного. С Эллой я договорилась. Она, конечно, побаивается своего грозного домостроевца, но на передачу прийти клятвенно обещала. Осталось только выяснить, где носится наш незаменимый оператор. Или у него опять приступ жестокой борьбы с фортуной?
— А вот этого я не знаю, извините, только пришла. — И Галина Сергеевна так обворожительно улыбнулась, что одна мысль о возможности рассердиться на ее опоздание показалась мне святотатственным кощунством.
— Зато я знаю, — раздался от двери веселый голос Леры. — Он в монтажной ребят по подоконникам строит — материал монтирует.
— Чудны дела твои, господи! — в изумлении развела я руками. — И никому для этого не пришлось пригрозить ему какой-нибудь страшной карой за неисправимую лень?! Галина Сергеевна, я заблуждалась. Кажется, я становлюсь не суеверной, а Фомой неверующим.
— Не пришлось, — с какой-то непонятной гордостью, словно речь шла о ее личных выдающихся заслугах, ответила Лера. — Все сам, по собственной инициативе. И вообще он очень доволен. Говорит, что Эллочка жутко киногенична, и обещает сотворить из отснятого материала настоящее произведение искусства.
— Пока своими глазами не увижу — не поверю, — я продолжала разыгрывать из себя Станиславского.
— А я, собственно, за тем и пришла, чтобы отвести вас к Павлику и все показать. Он посоветоваться хочет, какой сюжет за чем должен идти.
— Похвальное рвение и достойная уважения предусмотрительность, — улыбнулась Галина Сергеевна. — Что ж, пойдемте посмотрим, чего он там натворил.
В студии вовсю кипела работа. Носились ассистенты, расставляя декорации, призванные превратить зал в подобие уютной домашней комнаты, устанавливая софиты, проверяя микрофоны и таская туда-сюда кипу каких-то бумажек. Мальчики выкатывали на середину два огромных кресла: одно для меня, другое для нашей героини. То и дело раздавалась монотонная считалочка звукорежиссера, проверяющего исправность работы своих хитрых приборов. Операторы всюду катали студийные камеры, выбирая наиболее интересные ракурсы. Лерочка самолично проверяла посадочные места для зрителей, чтобы тебе ни мусора какого, ни пылинки. Светочка, наша машинистка и по совместительству так называемый «первый попавшийся любой», то есть подсадная утка, не раз вытаскивающая наших гостей из самых щекотливых ситуаций, вовремя задавая заранее обговоренный вопрос, придирчиво оглядывала свой строгий серый английским костюм и выкладывала поверх рукавов изящные кружевные манжеты рубашки. Сегодня она у нас вылитая преподавательница младших классов элитной гимназии. Пашка тоскливо слонялся из угла в угол: в студии от него совершенно не было никакого толка, чего вообще приперся — непонятно. Я в который раз просматривала сценарий, время от времени отгоняя от себя назойливых гримеров, и лихорадочно вспоминала список каверзных вопросов, прикидывая, когда лучше всего будет пустить рекламу. Одним словом, обычное вавилонское столпотворение за час до начала эфира.
— Ирина Анатольевна, — меня насторожили не столько тревожные нотки в голосе Леры, сколько ее обращение по имени-отчеству. Она всегда называла меня на «вы», но на полный официоз переходила только в шутливых ситуациях или в ситуациях форс-мажоров. А сейчас было явно не до шуток.
— Что случилось? — стараясь сохранять спокойствие, спросила я.
— Там уже зрители собираются, — жалобно сказала Лера.
— И что тебя пугает? Было бы хуже, если бы никто не пришел.
— Да, но Эллочки-то нет.
— Как нет?! Она до сих пор не приехала?
— Нет, — как-то поникнув и даже втянув голову в плечи, ответила Лерочка. — Я звонила ей домой, но там никто не берет трубку, один автоответчик дурацкий: «Извините, нас сейчас нет дома, позвоните попозже или оставьте сообщение после сигнала».
