— Вы исполнены нежности, дражайшая Анна, — сказала баронесса. — Вы славитесь своей чувствительностью. Так уделите же частицу ее нашему американскому племяннику... кузену... право, не знаю, в каком именно родстве мы состоим.
— О, но ведь я теперь в Каслвуде лишь гостья. Дом принадлежит милорду Каслвуду, а не мне, хотя его сиятельство пока об этом любезно не напоминает. Что я могу сделать для молодого виргинца, что не было бы уже сделано? Он очарователен. Но разве мы ревнуем к нему из-за этого, дорогая моя? И хотя мы видим, как он понравился баронессе Бернштейн, разве племянники и племянницы вашей милости — настоящие племянники — ропщут? Возможно, мои бедные дети и огорчаются, — ведь за несколько часов этот очаровательный молодой человек достиг того, чего моим бедняжкам не удалось достичь за всю их жизнь, — но разве они сердятся? Уилл поехал с ним кататься верхом. А нынче утром Мария играла на клавесине, пока Фанни учила его танцевать менуэт. Ах, какая это была очаровательная картина, уверяю вас, у меня даже слезы на глаза навернулись при виде этих детей. Бедный мальчик! Мы полюбили его так же горячо, как и вы, дорогая баронесса!
Баронесса, надо сказать, уже слышала — или ее горничная слышала, каковы были последствия этой умилительной и невинной сцены. Леди Каслвуд вошла в комнату, где молодые люди развлекались и постигали науку танцев вышеуказанным образом, в сопровождении своего сына Уильяма, который явился туда в сапогах прямо из псарни.
— Браво, браво, прелестно! — сказала графиня, захлопав в ладоши, посылая Гарри Уорингтону одну из самых лучезарных своих улыбок и бросая на, его даму взгляд, который леди Фанни поняла очень хорошо, как, возможно, и леди Мария, сидевшая за клавесином, — во всяком случае, она заиграла с удвоенной энергией, склонив локоны к самым клавишам.
— Проклятый желторотый ирокез! Он, кажется, обучает Фанни военной пляске? А Фанни решила испробовать на нем свои штучки? — проворчал мистер Уильям, пребывавший в дурном расположении духа.
Взгляд леди Каслвуд сказал Фанни то же самое: "Ты, кажется, решила испробовать на нем свои штучки?"
Фанни сделала Гарри чрезвычайно низкий реверанс, он покраснел, и оба они остановились в некоторой растерянности. Леди Мария встала из-за клавесина и удалилась.
— Нет-нет, продолжайте танцевать, молодые люди! Я не хочу расстраивать вашего веселья и сама буду вам играть, — сказала графиня, села за клавесин и заиграла.
— Я не умею танцевать, — пробормотал Гарри, опуская голову и заливаясь румянцем, с которым не мог соперничать самый лучший кармин графини.
— И Фанни вас обучала? Душенька Фанни, продолжай же, продолжай!
— Ну-ка, ну-ка! — подбодрил ее Уилл с глухим ворчанием.
— Я... мне не хочется показывать свою неуклюжесть перед таким обществом, — говорит Гарри, оправившись от смущения. — Когда я научусь танцевать менуэт, я непременно попрошу кузину протанцевать его со мной.
— Ах, я не сомневаюсь, что ждать этого придется совсем недолго, дорогой кузен Уорингтон, — любезнейшим тоном отвечает графиня.
"За какой это дичью она сейчас охотится?" — раздумывает мистер Уильям, не понимая, что кроется за поведением его матери, а сама эта дама, нежно подозвав к себе дочь, выплывает с ней из комнаты.
Но едва они оказываются в увешанном гобеленами коридоре, который ведет к их личным апартаментам, как от ласкового тона леди Каслвуд не остается и помина.
— Балбеска! — шипит она на свою обожаемую Фанни. — Двойная дура! На что тебе понадобился этот гурон? Неужто ты собралась замуж за этого дикаря и хочешь стать скво в его вигваме?
— Маменька, перестаньте! — шепчет леди Фанни, так как маменька до синяков щиплет руку благородной девицы. — Ведь наш кузен вполне достойный молодой человек, — хнычет Фанни, — вы сами так говорили!
— Достойный, достойный! И должен унаследовать болото, негра, бревенчатую хижину и бочонок табака! Миледи Фрэнсис Эсмонд, ваша милость, кажется, забыли свой ранг, свое имя и кто ваша мать, если на третий день знакомства вы уже затеваете танцы — премиленькие танцы, нечего сказать! — с этим мальчишкой из Виргинии!
