— Прошу у вас прощения, сэр. Но я не мог сдержаться, даю слово чести. Я не мот стерпеть, чтобы моего брата ударили.
Вдова посмотрела на бледное лица Джорджа и испугалась. В ответ на ее виноватые ласки он холодно поцеловал мать в лоб и высвободился из ее объятий.
— Вы хотели поступить, как лучше, матушка, — сказал он. — А я был неправ. Но чашка разбита, и вся королевская конница, и вся королевская рать не смогут вновь сделать ее целой. Но ничего... поставьте ее вот так, и трещина не будет заметна,
И госпожа Эсмонд вновь растерянно посмотрела на сына, а он поставил разбитую чашку на ее обычное место. Вдова почувствовала, что уже не имеет над ним власти. Он оказался сильнее. Но она об этом не жалела — ведь женщины любят не только побеждать, но и быть побежденными; в с этой минуты юный джентльмен стая хозяином Каслвуда. Его мать восхищенно смотрела, как он повернулся к Гарри, с милостивой снисходительностью протянул ему руку в сказал "благодарю тебя, брат!" — так, словно он был венценосцем, а Гарри генералом, помогшим ему выиграть решающую битву.
Затем Джордж подошел к мистеру Уорду, который с жалким видом все еще промывал глаза и ссадину на лбу.
— Я прошу у вас прощения за выходку Гарри, сэр, — величественно сказал он. — Видите ли, хотя мы и очень молоды, но мы джентльмены и не можем спокойно снести оскорбление от человека нам постороннего. Я покорился бы, потому что так пожелала матушка, но я рад, что она передумала.
— А какое же удовлетворение получу я, сударь? — осведомился мистер Уорд. — Кто загладит оскорбление, нанесенное мне?
— Мы очень молоды, — повторил Джордж со старомодным поклоном, — Скоро нам исполнится пятнадцать лет. Любое удовлетворение, принятое между джентльменами...
— И это, сударь, вы говорите проповеднику слова божьего! — вздрогнув, возопил мистер Уорд, который отлично знал, что оба мальчика прекрасно фехтуют, и десятки раз терпел поражение и от того, и от другого.
— Но ведь вы еще не священник. И мы думали, что вы хотите, чтобы вас считали джентльменом. Мы не знали.
— Джентльменом? Я христианин, сударь! — в ярости объявил Уорд, сжимая свои огромные кулаки.
— Ну, а если вы не хотите драться, почему вы отказываетесь простить? вмешался Гарри. — Если же вы не хотите простить, то почему вы отказываетесь драться? Вот это, по-моему, и есть рогатый силлогизм. — И он рассмеялся своим веселым заразительным смехом.
Впрочем, этот смех не шел ни в какое сравнение с хохотом, который раздался несколько дней спустя, когда ссора была кое-как улажена, а лоб мистера Уорда почти зажил и злополучный наставник, по своему обыкновению, произносил вечернюю проповедь. Он надеялся силой красноречия вновь внушить мальчикам почтение к себе и пробудить в своей маленькой пастве былой восторг — он пытался преодолеть их несомненное равнодушие, он умолял небо исполнить прежним жаром их холодные сердца и ниспослать озарение тем, кто был готов отпасть. Но тщетно! Вдова более не обливалась слезами, слушая его обличения, не восхищалась громогласными метафорами и уподоблениями, не бледнела при самых палящих угрозах, которыми он уснащал свои тирады. Более того нередко, сославшись на головную боль, она сразу же уходила к себе, и в этих случаях остальные бывали холоднее льда. Так вот: однажды вечером Уорд, все еще отчаянно старавшийся вернуть себе попранную власть, избрал темой проповеди прелесть покорности, распущенный дух нынешнего века и необходимость во всем повиноваться нашим духовным и светским властителям.
— Ибо для чего, дорогие друзья, — величаво вопросил он (у него была привычка задавать чрезвычайно скучные вопросы и тут же давать на них само собой разумеющиеся ответы), — для чего назначаются правители, как не для того, чтобы нами кто-то управлял? Для чего нанимают наставников, как не для того, чтобы учить детей? (Здесь он уставился на мальчиков.) Для чего ферула... — Тут он запнулся, и на его лице, повернутом к юным джентльменам, появилась растерянность. Их взгляд напомнил ему о житейском значении последнего злосчастного слова. Поперхнувшись, он стукнул кулаком по столу. Для чего, говорю я, ферула власти...
