— Смотри, не проговорись, что это письмо пропало. Мерзавка! Я еще с ней рассчитаюсь!
(По моим предположениям, слово "мерзавка" леди Мария адресовала своей тетушке.)
Мистер Сэмпсон прочел ее сиятельству проповедь, и они скоротали вечер за планами мести и триктраком, лелея хорошо обоснованную надежду, что Гарри Уорингтон поспешит на выручку, едва услышит о постигшем их несчастье.
Хотя до истечения вечера весь Танбридж уже знал, в каком положении очутилась леди Мария и еще многое сверх того, хотя каждому было известно, что она находится под арестом, и где именно, и за какую сумму (только в десять раз преувеличенную), и что ей пришлось заложить последние побрякушки, чтобы раздобыть денег на пропитание в узилище, и хотя все утверждали, что это — дело рук старой ведьмы Бернштейн, общество было сама учтивость, и на карточном вечере у леди Тузингтон, где присутствовала госпожа Бернштейн, никто ни словом не обмолвился об утреннем происшествии, — во всяком случае, так, чтобы она могла расслышать. Леди Ярмут осведомилась у баронессы, как пошивает ее ошеровательный племянник, и узнала, что мистер Уорингтон находится в Лондоне. А леди Мария будет нынче у леди Тузингтон? Леди Мария занемогла — утром у нее был обморок, и ей пока следует оставаться в постели. Шелестели карты, пели скрипки, наполнялись бокалы, благородные дамы и господа беседовали, смеялись, зевали, шутили, лакеи таскали куски с блюд, носильщики пили и ругались возле своих портшезов, а звезды усыпали небосклон, словно никакая леди Мария не томилась в заключении и никакой мистер Сэмпсон не изнывал под арестом.
Возможно, госпожа Бернштейн уехала с ассамблеи одной из последних, потому что не желала дать обществу возможность перемывать ей косточки у нее за спиной. Ах, какое утешение, скажу я еще раз, что у нас есть спины и что на спинах нет ушей! Имеющий уши, чтобы слышать, да заткнет их ватой! Может быть, госпожа Бернштейн и слышала, как люди осуждали ее за бессердечие: выезжать в свет, играть в карты и развлекаться, когда у ее племянницы такое несчастье! Как будто Марии было бы легче, если бы она осталась дома! И к тому же в ее возрасте всякое нарушение душевного спокойствия бывает опасным.
— Ах, оставьте! — говорит леди Ярмут. — Бернштейн села бы играть в карты и на гробе своей племянницы. Сердце! Откуда оно у нее? Старая шпионка отдала его Кавалеру тысячу лет назад и с тех пор отлично без него обходилась. А за какую сумму арестовали леди Марию? Если долг невелик, мы его уплатим — ее тетушка будет очень недовольна. Фукс, узнайте утром, за какую сумму арестовали леди Марию Эсмонд.
И верный Фукс с поклоном заверил сиятельную даму, что ее поручение будет исполнено.
Итак, госпожа Бернштейн отправилась домой около полуночи и вскоре уже спала крепким сном. Пробудившись от него поздно утром, она призвала верную камеристку, которая тотчас подала ее милости утренний чай. Если я скажу вам, что она приняла с ним малую толику рома, вы, конечно, будете шокированы. Но наши прабабушки имели обыкновение хранить в своих шкапчиках "укрепляющие средства". Разве не читали вы у Уолпола про знатную даму, сказавшую: "Если я выпью еще, то приду в захмеленибус"? Да, ваши прародительницы не стесняли себя в употреблении крепких напитков, и это так же верно, как и то, что мистер Гоф здравствует и поныне.
И вот, отхлебнув укрепляющего средства, госпожа Бернштейн окончательно пробуждается и спрашивает у миссис Бретт, что случилось нового.
— А это уж пускай он вам скажет, — сердито отвечает камеристка.
— Он? Кто он?
Миссис Бретт называет Гарри и сообщает, что мистер Уорингтов приехал накануне после полуночи и что с ним была Бетти, горничная леди Марии.
— А леди Мария просит передать вашей милости ее нежный привет и нижайший поклон и уповает, что вы хорошо почивали, — говорит Бретт.
— Очень хорошо, бедняжечка! А Бетти отправилась к ней?
— Нет, она тут, — говорит миссис Бретт.
— Так пусть же войдет! — приказывает старая дама.
— Я ей сейчас скажу, — отвечает подобострастная миссис Бретт и удаляется выполнять распоряжение своей госпожи, которая удобно откидывается на подушки. Вскоре раздается стук двух пар высоких каблуков по паркету спальни — в те дни ковры в спальне были еще неслыханной роскошью.
