Сэмпсон же все никак не мог успокоиться. Он обладал на редкость впечатлительной натурой и чрезвычайно легко страдал и радовался, проливал слезы, пылал благодарностью, смеялся, ненавидел, любил. К тому же он был проповедником и так развил и вышколил свою чувствительность, что)она стала для него немалым подспорьем в его профессии. Он не просто делал вид, но действительно на мгновение испытывал все, о чем говорил. Он плакал искренне, потому что слезы сами навертывались ему, на глаза. Он любил вас, пока был с вами, и печаль его, когда он соболезновал горю вдов и сирот, была неподдельной, но, выйдя из их дверей и повстречав Джека, он заходил в трактир напротив, и хохотал, и пел за стаканом вина. Он щедро одалживал деньги, но никогда не возвращал того, что занимал сам. В эту ночь его признательность Гарри Уорингтону была поистине беспредельной, и он льстил ему, не зная удержу. Пожалуй, и во всем Лондоне Юный Счастливец не мог бы отыскать более опасного собутыльника.
Его преисполняла благодарность и самые горячие чувства к благодетелю, который исторг его из узилища, и с каждым бокалом его восхищение росло. Он превозносил Гарри — лучшего и благороднейшего из людей, а простодушный юноша, как мы уже говорили, был склонен самодовольно считать все эти похвалы вполне заслуженными.
— Младшая ветвь нашего дома, — надменно объявил Тарри, — обошлась с вами мерзко, но, черт побери, милейший Сэмпсон, я о вас позабочусь.
Под воздействием винных паров мистер Уорингтон имел обыкновение говорить о знатности и богатстве своего семейства с большим жаром.
— Я очень рад, что мне выпал случай оказать вам помощь в беде. Рассчитывайте на меня, Сэмпсон. Вы ведь, кажется, упоминали, что отдали сестру в пансион. Вам будут нужны для нее деньги, сэр. Вот бумажка, которая может прийтись кстати, когда надо будет платить за ее учение. — И щедрый молодой человек протянул капеллану новенькую банкноту.
Тот вновь не удержался от слез. Доброта Гарри потрясла его до глубины души.
— Мистер Уорингтон! — сказал он, слегка отодвинув банкноту. — Я... я не заслуживаю ваших забот. Да, черт побери, не заслуживаю. — И он выругался, клятвенно подтверждая свое чистосердечное признание.
— Пф! — говорит Гарри. — У меня их еще много остается. В бумажнике, который я потерял на прошлой неделе, чтоб его черт побрал, денег ведь не было.
— Да, сэр, не было, — говорит мистер Сэмпсон, опуская голову.
— Э-эй! А вам это откуда известно, господин капеллан? — спрашивает молодой человек.
— Мне это известно, сэр, потому что я негодяй. Я недостоин вашей доброты. Я же вам это уже сказал. Я нашел ваш бумажник, сэр, в тот же вечер, когда вы хватили лишнего у Барбо.
— И прочли письма? — спросил мистер Уорингтон, вздрагивая и краснея.
— В них не было ничего, мне прежде не известного, сэр, — объявил капеллан. — Вы были окружены соглядатаями, сэр, о которых даже и не догадывались. И вы слишком молоды и простодушны, чтобы вам удалось уберечь от них свою тайну.
— Так, значит, все эти россказни про леди Фанни и проделки моего кузена Уилла — чистая правда? — осведомился Гарри.
— Да, сэр, — вздохнул капеллан. — Судьба была немилостива к дому Каслвудов с тех пор, как старшая ветвь семьи, ветвь вашей милости, отделилась от него.
— А леди Мария? О ней вы ни слова сказать не посмеете! — вскричал Гарри.
— Да ни в коем случае, сэр, — говорит капеллан, бросая на своего юного друга непонятный взгляд. — Разве только, что она старовата для вашей чести и вам было бы лучше найти жену, более подходящую вам по годам, хотя, надо признать, для своего возраста она выглядит очень молодо и наделена всеми добродетелями и достоинствами.
— Да, она для меня старовата, Сэмпсон, я знаю, — величественно говорит мистер Уорингтон, — но я дал ей слово. И вы сами видите, сэр, как она ко мне привязана. Пойдите, сэр, принесите письма, которые вы нашли, и я постараюсь простить, что вы их скрыли.
— Благодетель мой! Прощу ли я себе! — восклицает мистер Сэмпсон и удаляется, оставляя своего патрона наедине с вином.
Однако вернулся Сэмпсон очень скоро, и вид у него был чрезвычайно расстроенный.
