Леди Мария испустила три на диво пронзительных крика и соскользнула со стула.
— Я войду к принцу! Я имею на это право! Что такое?.. Где я?.. Что случилось? — вскрикнула госпожа Бернштейн, просыпаясь.
Наверное, ей снилось былое. Старуха дрожала всем телом — ее лицо побагровело. Несколько мгновений она растерянно озиралась, а потом заковыляла к ним, опираясь на трость с черепаховым набалдашником.
— Что... что случилось? — опять спросила она. — Вы убили ее, сударь?
— Ее милости вдруг стало дурно. Разрезать ей шнуровку, сударыня? Послать за лекарем? — восклицал капеллан простодушно и с величайшей тревогой.
— Что произошло между вами, сударь? — гневно спросила старуха.
— Даю вам слово чести, сударыня, я не знаю, в чем дело. Я только упомянул, что мистер Уорингтон потерял бумажник с письмами, и миледи упала в обморок, как вы сами видите.
Госпожа Бернштейн плеснула воды на лицо племянницы, и вскоре тихий стон возвестил, что та приходит в себя.
Баронесса послала мистера Сэмпсона за доктором и бросила ему вслед суровый взгляд. Сердитое лицо тетушки, которое увидела леди Мария, очнувшись от обморока, ничуть ее не успокоило.
— Что случилось? — спросила она в растерянности, тяжело дыша.
— Гм! Вам, сударыня, лучше знать, что случилось. Что прежде случалось в нашей семье? — воскликнула баронесса, глядя на племянницу свирепыми глазами.
— А! Да! Пропали письма... Ach, lieber Himmel! {О, праведное небо! (нем.).} — И Мария, как случалось с ней в минуты душевного волнения, начала говорить на языке своей матери.
— Да! Печать была сломана, и письма пропали. Старая история в роду Эсмондов! — с горечью сказала старуха.
— Печать сломана, письма пропали? Что означают ваши слова, тетушка? слабым голосом произнесла Мария.
— Они означают, что моя мать была единственной честной женщиной, когда-либо носившей эту фамилию! — вскричала баронесса, топая ногой. — А она была дочкой священника и происходила из незнатного рода, не то и она пошла бы не той дорогой. Боже великий! Неужели нам всем суждено быть...
— Чем же, сударыня? — воскликнула леди Мария.
— Тем, чем нас вчера вечером назвала леди Куинсберри. Тем, что мы есть на самом деле! Ты знаешь, каким словом это называют, — гневно ответила старуха. — Что, что тяготеет над нашей семьей? Мать твоего отца была честной женщиной, Мария. Почему я ее покинула? Почему ты не могла остаться такой?
— Сударыня! — возопила Мария. — Небом клянусь, я так же...
— Ба! Обойдемся без сударынь! И не призывайте небо в свидетели — мы же одни! Можете клясться в своей невинности, леди Мария, пока у вас не выпадут оставшиеся зубы, я вам все равно не поверю!
— А, так это вы ему сказали! — ахнула Мария, распознав стрелу из колчана тетушки.
— Я увидела, что вы с мальчиком затеяли какую-то нелепую интрижку, и сказала ему, что ты ровесница его матери. Да, сказала! Неужто ты думаешь, что я допущу, чтобы внук Генри Эсмонда погубил себя и свое богатство, наткнувшись на видавшую всякие виды скалу вроде тебя? В нашей семье никто не ограбит и не обманет этого мальчика. Никто из вас не получит от меня и шиллинга, если с ним случится что-нибудь дурное!
— А! Так вы ему сказали! — воскликнула Мария, внезапно взбунтовавшись. — Ну, хорошо же! Позвольте вам сказать, сударыня, что ваши жалкие гроши меня не интересуют! У меня есть слово мистера Гарри Уорингтона, да-да, и его письма! И я знаю, что он скорее умрет, чем нарушит свое слово.
— Он умрет, если сдержит его! (Мария пожала плечами.) Но тебе все равно! Ты же бессердечна...
— Как сестра моего отца, сударыня! — вновь воскликнула Мария. Забыв обычное смирение, она восстала на свою мучительницу.
— Ах, почему я не вышла замуж за честного человека? — вздохнула старуха, грустно покачивая головой. — Генри Эсмонд был благороден и добр и, быть может, сделал бы такой же и меня. Но нет — в нас всех дурная кровь, во всех! Ты ведь не будешь настолько безжалостна, чтобы погубить этого мальчика, Мария?
— Madame ma tante {Госпожа тетушка (франц.).}, неужели, по-вашему, я в мои годы все еще дурочка? — спросила Мария.
