— Ах! Кто одолжит мне пять тысяч фунтов? Может быть, вы, сэр? — спросил капеллан.
— Нет, сударь. Я не дал бы ей пяти тысяч фунтов, даже если бы меня за это сделали главнокомандующим или римским папой, — сурово ответил полковник. — Я не кину камнем в эту женщину, но и не стану ползать перед ней на коленях, как ползают всякие мерзавцы. Не обижайтесь — я говорю не о вас. И не о Гарри Уорингтоне, который был учтив с ней, как подобало, и не огорчается из-за своего проигрыша. Гарри, мой милый, я пришел проститься с вами. Мы хорошо повеселились... мои деньги на исходе, и нам пора возвращаться в Окхерст. Может быть, вы когда-нибудь побываете у нас?
— Теперь же, сэр, теперь же! — вскричал Гарри. — Я поеду вместе с вами.
— Но... нет... не теперь, — в замешательстве ответил полковник. — У нас нет свободной комнаты... то есть мы... мы ждем друзей (господи, прости мне эту ложь, — пробормотал он про себя). Но... но вы навестите нас, когда... когда Том приедет домой... да-да, когда приедет Том. Это будет прекрасно... и я хочу сказать вам, друг мой, что моя жена и я искренне любим вас... и девочки тоже, как бы они вас ни бранили. А если когда-нибудь вы попадете в беду, — такие вещи случаются, господин капеллан! — то рассчитывайте на меня. Не забудьте об этом, друг мой.
И полковник уже собрался распроститься с Гарри, но молодой человек проводил его по лестнице и заявил, что непременно хочет проститься с милой миссис Ламберт и с барышнями.
Однако вместо того, чтобы сразу отправиться к жилищу полковника, они свернули на луг, и мистер Сэмпсон, следивший за ними из окна комнаты Гарри, увидел, что они ведут какой-то серьезный разговор. Сперва мистер Ламберт улыбался с несколько лукавым видом. Затем он вдруг всплеснул руками и сделал еще несколько жестов, выражавших удивление и озабоченность.
— Мальчик ему во всем признался, — сказал себе капеллан.
Когда час спустя мистер Уорингтон вернулся домой, его преподобие усердно занимался сочинением проповеди. Лицо Гарри было мрачным и грустным; он швырнул шляпу в сторону, кинулся в кресло, и с его губ сорвалось что-то весьма напоминавшее проклятие.
— Значит, барышни отбывают и сердце наше печалуется? — осведомился капеллан, отрываясь от своей рукописи.
— Сердце! — насмешливо повторил Гарри.
— Какой же из барышень принадлежит победа, сэр? Мне казалось, что взор младшей следовал за вами на вашем балу повсюду.
— Маленькая чертовка! — вспылил Гарри. — С какой стати она без конца говорит мне дерзости? Ведет себя со мной, словно я дурак!
— Мужчина не бывает дураком в глазах женщины, — ответил автор проповеди.
— Разве, ваше преподобие? — И Гарри пробормотал еще несколько нехороших слов, указывавших на душевное смятение.
— Кстати, есть ли какие-нибудь новости о вашей потере? — несколько минут спустя спросил капеллан, вновь отрываясь от рукописи.
Гарри ответил: "Нет!" — сопроводив отрицание словом, которое я ни за что на свете не решился бы напечатать.
— Я начинаю думать, сэр, что в этом бумажнике было больше денег, чем вы готовы признать. Ах, если бы их нашел я!
— В нем были банкноты, — угрюмо отозвался Гарри, — и... и бумаги, которые мне очень не хотелось бы потерять. Куда он мог деваться? Он был со мной, когда мы обедали вместе.
— Я видел, как вы положили его в карман! — воскликнул капеллан. — Я видел, как вы вынули его, расплачиваясь в лавке за золотой наперсток и рабочую шкатулку для одной из ваших барышень. Конечно, сэр, вы справлялись там?
— Конечно, справлялся, — ответил мистер Уорингтон, погружаясь в меланхолию.
— В постель вас уложил Гамбо, — во всяком случае, если мне не изменяет память. Я сам был в таком состоянии, что почти ничего не помню. А можно доверять чернокожим, сэр?
— Я доверю ему хоть мою голову. Мою голову? — с горьким вздохом произнес мистер Уорингтон. — Себе я ее доверить не могу.
— Подумать только, что человек сам впускает в свой рот врага, который крадет его разум!
— Враг — это вы верно сказали, капеллан. Черт побери, я готов дать обет не пить больше ни капли. Когда человек пьян, он способен наговорить что угодно!
