— Мои дамы чувствуют себя прекрасно. А кого это вы таскали за нос, когда я вошел, мистер Уорингтон? — со смехом спросил полковник.
— Ведь это же гнусность, сэр! Его преподобие только что сказал мне, что есть негодяи, которые чернят репутацию моей тетки баронессы Бернштейн!
— Да не может быть! — воскликнул мистер Ламберт.
— Я не устаю повторять мистеру Гарри, что клевета не щадит никого, объявил капеллан тоном проповедника, но тут же посмотрел на полковника и подмигнул ему, словно говоря: "Он ничего не знает — так не рассеивайте его неведенья".
Полковник понял его взгляд.
— Да, — сказал он. — Злые языки не знают отдыха. Пример тому — сплетни о вас и о танцовщице, Гарри, которым мы все поверили.
— Как, сэр, все поверили?
— Нет, не все. Этти не поверила. Слышали бы вы, Гарри, как она защищала вас на днях, когда наш... когда маленькая птичка рассказала нам про вас еще одну историю — о том, как вы играли в карты в воскресенье, когда и вам и вашему партнеру следовало бы найти себе более пристойное занятие. — И полковник посмотрел на священника с мягкой, но укоризненной усмешкой.
— Признаюсь, признаюсь, сэр, — сказал капеллан. — Меа culpa, mea maxima... {Мой грех, мой величайший... (лат.).} нет-нет, mea minima culpa {Мой ничтожнейший грех (лат.).} — Мы ведь просто разложили карты, разбирая сыгранную накануне партию в пикет.
— И мисс Эстер заступилась за меня? — спросил Гарри.
— Да, мисс Эстер за вас заступилась. Но почему это вас так удивляет?
— Она выбранила меня вчера, как... как уж не знаю кого, — ответил прямодушный Гарри. — Я еще ни разу не слышал, чтобы барышня говорила подобные вещи. Она над всеми смеялась — не щадила ни молодых, ни старых, и я в конце концов не выдержал, сэр, и сказал ей, что у меня на родине, — во всяком случае, в Виргинии, потому что янки, говорят, очень развязны, молодежь не смеет отзываться о старших так непочтительно. И знаете, сэр, мы почти поссорились, и я очень рад, что вы сказали мне, как Она за меня заступалась, — объяснил Гарри, пожимая руку полковника, а его глаза и щеки горели юношеским волнением.
— Ну, если все ваши враги будут такими, как Эстер, мистер Уорингтон, вам ничто не грозит, — серьезно сказал отец юной девицы, с живым интересом наблюдая, как раскраснелось лицо и увлажнились глаза его юного друга.
"Нравится ли она ему? — думал полковник. — И если нравится, то насколько? Несомненно, он ничего не подозревает, а мисс Этти не скупилась на обычные свои штучки. Он — прекрасный, честный юноша, да благословит его бог".
И полковник Ламберт поглядел на юного виргинца с той доброй симпатией, которую наш счастливчик Гарри часто внушал людям, так как был красив, легко краснел и загорался — вернее сказать, умягчался — от доброго слова. Его смех был заразителен, в глазах светилось прямодушие, в голосе звучала искренность.
— А юная барышня, танцевавшая менуэт с таким совершенством, что восхитила все общество? — осведомился учтивый священник. — Надеюсь, мисс... мисс...
— Мисс Теодозия чувствует себя прекрасно и готова хоть сейчас пуститься в пляс с вашим преподобием, — ответил ее отец. — Впрочем, капеллан, вы, наверное, танцуете только по воскресеньям? — И полковник вновь обратился к Гарри. — А вы, господин Льстец, очень галантно ухаживали за своей именитой гостьей. Леди Ярмут сегодня у источника пела вам громкие хвалы. Она говорит, что в Ганновере у нее есть мальеньки мальшик, ошень похоший на вас, и что вы — ошеровательны юнош.
— С ее сиятельством все почтительны, словно с самой королевой, заметил капеллан.
— Будем называть ее вице-королевой, ваше преподобие, — ответил полковник, и глаза его насмешливо заблестели.
— Ее величество выиграла у меня в кадрили сорок гиней! — со смехом объявил мистер Уорингтон.
— На этих условиях она сядет играть с вами в любой вечер. Графиня любит карты и почти всегда выигрывает, — сухо сказал полковник. — Почему бы вам, капеллан, не предложить ее сиятельству пари на пять тысяч фунтов, что вас не сделают епископом? Я слышал о некоем священнослужителе, который заключил такое пари, стал епископом и заплатил свой проигрыш.
