— Маменькины волшебные лебеди похожи на этих, правда, папенька?
— Какие лебеди, милочка? — спросила ее мать.
— Похожи, но не совсем. Шеи у них покороче, и они десятками расхаживают по нашему лугу, — продолжала мисс Этти. — Я видела сегодня утром, как Бетти ощипывала одного из них на кухне. Его нам подадут за обедом под яблочным соусом, с...
— Какая ты глупенькая, — заметила Тео.
— С шафраном и луком. А вы любите лебедей, мистер Уорингтон?
— Прошлой зимой я подстрелил трех на нашей реке, — ответил виргинец. У нас они не такие белые, но все равно вкусные. — Простак и не подозревал, что был в эту минуту аллегорической фигурой и что мисс Этти рассказывала сказочку про него самого. В одном чрезвычайно ученом латинском труде я читал, что задолго до открытия Виргинии другие люди бывали столь же недогадливы.
Итак, предчувствие обмануло мисс Тео — тот нежный трепет в груди, который, признаемся, она ощутила, когда в первый раз увидела виргинца бледного, окровавленного и такого красивого! Нет, это не была та великая страсть, которую, как она знала, могло вместить ее сердце. Подобно птицам, оно пробудилось и начало петь, приняв за утреннюю зарю ложный рассвет. Вернись же на свою ветку и вновь спрячь головку под крыло, трепетный, взволнованный комочек! Еще не начало светать, и пока еще время спать, а не петь. Но скоро настанет утро, все небо заалеет и ты взовьешься ввысь, приветствуя солнце звонкой трелью.
Быть может, внимание прекрасной и подозрительной читательницы строчек сорок назад привлекли слова о том, что три дня спустя Гарри прогуливался и т. д. Но если он мог уже прогуливаться, — а это, по-видимому, сомнений ад вызывало, — то почему он прогуливался не по променаду в Танбридж-Уэлзе с леди Марией Эсмонд? Его плечо зажило, его здоровье полностью восстановилось, и у него, как мы знаем, не было даже второго кафтана, так что он пользовался гардеробом полковника. Казалось бы, молодой человек, оказавшийся в подобном положении, не имел ни малейшего права медлить в Окхерсте, когда долг, приличия, любовь, родственная почтительность, нежное сердце, томившееся в разлуке с ним, и, наконец, прачка — все призывало его поспешить в Танбридж-Уэлз. Так почему же он не откликался на этот зов — уж не влюбился ли он в одну из дочерей дома? Но на это мы сразу можем ответить — "нет". Так неужели ему просто не хотелось ехать? Что, если за эти два дня злодейский замысел его тетушки преуспел и его недавняя любовь была убита ее ядовитыми намеками, точно Прекрасная Розамунда — ядом царственной и законной супруги своего возлюбленного? Неужто Геро зажигает светильник и готовит ужин, а Леандр тем временем приятно проводит время в обществе других красавиц и вовсе не собирается никуда плыть? Добрые сердца не могли не исполниться жалости к леди Марии Эсмонд с той минуты, когда близкая родственница нанесла ей этот коварный удар в спину. Я знаю, что леди Мария не лишена недостатков — а к тому же носит накладные волосы и... неважно что. Но когда женщина несчастна — неужели мы не пожалеем ее? Когда девица достигает определенных лет — неужели мы будем смеяться над ней из-за ее возраста? Несомненно, общество старухи-тетки и собственное злосчастное заблуждение делают жизнь леди Марии Эсмонд в Танбридж-Уэлзе не слишком приятной. Ее некому защитить. Она в полной власти госпожи Беатрисы. Леди Мария бедна и надеется, что тетушка о ней позаботится. У леди Марии есть кое-какие тайны, которые старуха знает и пользуется этим, чтобы держать ее в руках. Я, например, преисполняюсь жалости и сочувствия, когда думаю теперь о леди Марии. Представьте себе, как она одинока, как терзает ее эта старуха! Нарисуйте и своем воображении эту древнюю Андромеду (с вашего разрешения, мы не станем лишать ее пышных локонов, ниспадающих на плечи), прикованную к скале на горе Ефраим и отданную на растерзание этому дракону-баронессе. На помощь, Персей! Спеши на окрыленных ногах, рази сверкающим мечом! Но Персей нисколько не торопится. Дракон может день изо дня мучить Андромеду в свое удовольствие.
Гарри Уорингтон, который сразу забыл бы про свое вывихнутое и вправленное плечо, если бы ему предстояло отправиться на охоту, откладывал свой отъезд из Окхерста со дня на день, и с каждым днем приютившая его добрая семья нравилась ему все больше. Пожалуй, со смерти деда ему ни разу не довелось быть в таком прекрасном обществе. Его жизнь проходила среди виргинских помещиков, любителей лисьей травли, и он охотно водил с ними дружбу, ездил на их лошадях, принимал участие в их заботах и забавах и прикладывался к их застольной чаше. Дамы — знакомые его матери и его собственные — были, без сомнения, чрезвычайно благовоспитанными, тонными и благочестивыми, но при этом несколько ограниченными. Ведь его родной дом был таким крохотным со всей своей церемонностью, своим игрушечным этикетом и игрушечными интригами, мелким угодничеством, мелкими сплетнями и болтовней. Только покинув этот мирок, он некоторое время спустя понял, какой узкой и стесненной была его прежняя жизнь. Конечно, он не был пленником. У него были собаки и лошади, он мог охотиться на птиц и травить зверя по всем окрестностям, но дома властвовала его миниатюрная мать, и, возвращаясь домой, он должен был во всем подчиняться ее воле.
