Зефира иронично улыбнулась, отвела серые, почти прозрачные глаза и, взяв отцовскую рюмку, отпила из нее немного вина.
— Сколько ей лет? — глухо спросил Христов, словно Зефиры здесь и не было.
— В феврале пятнадцать исполнится.
Секунду помедлив, инженер поднял рюмку с ракией и осушил ее до дна. Потом, оглядев стол, попросил воды. Стамен Юруков подал жене знак встать из-за стола, взглядом выпроводил и дочку — чувствовал, что начальство пришло не просто так, не для еды и не для питья. Женщины бесшумно исчезли за дверью.
Налив в рюмки вина, хозяин приготовился к разговору, вероятно связанному с работой, с производством. И потому был просто поражен, когда услышал небрежные, но и отчаянные какие-то слова:
— Знаешь, Мария уже два месяца у меня живет. Мы уже назначили день свадьбы — приблизительно. Она умная, добрая женщина — кажется по крайней мере. Нет, она такая и есть, но не могу я дышать свободно рядом с ней… Она угнетает меня.
— Как так может быть? — промолвил Юруков. — Разве доброта угнетает человека? Да доброта — это ведь перо жар-птицы, это…
— Железные тиски, вот что она для меня. Явилась в мой дом… нет, я несправедлив, я сам ее пригласил. Думал, наведет порядок в моей жизни, как это умеют делать заботливые женщины…
Юруков кивнул. Гость отпил еще несколько глотков. Рука его снова задрожала.
— И пошло! — продолжал он. — Вцепилась в меня, следит, унижает своим вниманием. Ночью будит и спрашивает, сплю ли я, когда я ворочаюсь и говорю во сне… Да это у меня привычка, с детства! Утром приносит завтрак в постель и стоит надо мной, пока я все не съем. Как это можно терпеть? А духовное из меня с корнем вырывает. С тех пор как пришла ко мне, я написал всего одиннадцать страниц, а ведь голова полна проектов, замыслов, тему свою я еще в институте облюбовал, в Праге, собрал там большой материал, все библиотеки перерыл. Думал, закончу за два года.
— И давно вы ее пишете? — с интересом спросил Стамен Юруков, думая, что инженер создан для живого дела, у печей, и, скорей всего, писать что-то — не его дело.
— Уже семь лет. И конца не видно, потому что все время поручают тяжелую работу — объекты ответственные. Недавно сказал себе: все, дела вошли в норму, и я тоже. А получилось наоборот. Словно завязалось во мне что-то, как узел, и не идет… В общежитии жили по четыре человека в комнате — и я чувствовал, что свободен и способен, как говорят, к творческому труду. Сейчас живем вдвоем в двух комнатах — а руки у меня связаны.
— Не думай так, — мягко сказал Стамен Юруков. — Твой дом весь светится — сразу видно, в женские руки наконец попал.
— Ты прав, но эта идиотская чистота меня раздражает. Представь: она наводит порядок на моем столе! Вчера выкинула две измятые страницы, а там были мои расчеты. Роется в моих карманах, наводит ревизию, а ведь я сую в карманы бумажки со своими записями — со всем, что приходит в голову. Какая-нибудь цифра, какой-то вопрос…
— Ну, это ей можешь сказать, — перебил Юруков. — На работе она усваивает сложные вещи. Запрети ей: служебное, мол, не трогай.
— Я и запретил. И сейчас она не карманы мне выворачивает, а душу. Сидит и смотрит в спину, вот ужас-то. Процеживает каждую мою мысль, изводит вопросами, а то и просто молчанием. Я себя чувствую привязанным к ножке стула в собственном доме, как щенок какой-то.
Стамен Юруков возразил:
— Ну, это ты перебарщиваешь! По моему мнению, Мария, как и все женщины, просто имеет свой взгляд на вещи, который отличается от нашего, мужского взгляда. К примеру, я могу сидеть в комнате часами, и мне и в голову не придет, что ваза стоит не там, где нужно, что шкаф пыльный, что левый ботинок не стоит возле правого, как ему положено, а валяется в стороне. А жена моя, как войдет в комнату, сразу это видит.
Стилиян Христов в отчаянии махнул рукой.
— Это не одно и то же — ну да ладно…
Он доверительно наклонился к Юрукову, с тревогой оглянулся на дверь и, понизив голос, прошептал:
— Хочу кое о чем тебя спросить, бай Стамен, как мужчина мужчину. Ты знаешь, у меня есть ребенок — дочь, я ищу ее по всей стране. Плачу́ одному человеку, он собирает сведения. Я знаю, ваша Зефира — приемная, вы взяли ее, когда она маленькой была…
