– А чую я, – добродушно ответил Кручина, но в глазах, опушенных густыми ресницами, мелькнула злая искорка. – Без чародейства чую.
Отобедав, решили отдохнуть, пока не уйдет самый зной. Люди расположились под кустами, и вскоре отовсюду раздался мощный храп. Добр играл с мальцом, подсовывая ему еловые шишки, а тот, заливаясь смехом, разбрасывал их по сторонам.
– Пойдем-ка, сын, – Мамон навис над Добром. – Поговорить нужно.
Оставив Раде младенца, он, недоумевая, зашагал по луговине следом за отцом. Направлялись они к раскопам. Остановившись на краю черной влажной ямы, на дне которой уже поблескивали ледяные комки, медленно тающие под солнцем, Мамон тихо спросил:
– Правду молвил Кручина, что ты видишь Источник?
– Да ты что, батька! – засмеялся молодой мужчина. – Как я его увижу? Чародейством не наделен!
– А ты не торопись! – облизал сухие губы Мамон. – Мало ли, привиделось с устатку, али в глазах помутилось… Сейчас что-нибудь видишь?
– Воздух колышется, – Добр неуверенно отмерил пять шагов от вывалов земли. – Вот здесь. Вокруг меня теперь крутится.
– Ага, сынок, – заторопился Мамон, подтаскивая к нему небольшой булыжник. – Отходи. Здесь будем копать. Чуток промахнулся Геванча. И это…
Отец замялся и помрачнел лицом.
– Когда найдем Источник, будь готов. Я с тобой Ряху оставлю. Шалаши ставьте. Скоро стемнеет, а нам копать и копать. Понял?
– Неладное задумал? – насторожился Добр.
– Говорено уже, – отрезал отец. – Али хочешь, чтобы служилые весточку на Русь подали? И ради чего тогда мы жилы рвали, людей хоронили? Не, сына, найдем Источник – я никому его не отдам. Ты только подумай, что он нам даст! Силу, богатство, Дар чародейства! Останемся тут – всех вот здесь держать будем!
Мамон сейчас был похож на безумца с косматой бородой, торчащей во все стороны. Глаза его полыхали нешуточной яростью, а сжатые в кулак пальцы хрустнули суставами.
– Наша земля будет! С родом Мамонов другие князья считаться начнут! А ведь у тебя, сына, толика Дара появилась! Ты же видишь Источник! Признал он тебя, признал!
Мамон схватил Добра за грудки, отчего кафтан жалобно затрещал, грозясь порваться на клочки.
– Даже не вздумай поперек моей воли становиться! – забрызгал он слюной. – Сам же потом благодарить будешь! Иди отсюда и не вздумай вмешиваться!
К удивлению Добра, отец схватил лопату и тяжело размахнувшись, вогнал ее в еще нетронутый дерн возле отмеченного булыжником места. Один за другим стали подтягиваться остальные, присоединяясь к Мамону.
Ощущение надвигающейся беды не оставляло Добра весь оставшийся день. Он машинально рубил жерди для шалашей и лапник, вполголоса слушал бормотание Ряхи, помогавшего ему. И когда послышались радостные вопли со стороны раскопа, понял, что развязка близка.
Небесный камень глубокого черного цвета лежал на глубине четырех аршинов в слежавшейся ледяной почве, и вытащить его оттуда не представлялось возможным. Предлагалось развести большой костер и растопить лед, а уже потом, обвязав веревками, вытянуть на поверхность.
Мамон обругал особо рьяных.
– Не позволю Источник поганить костром! – рявкнул он. – Здесь будем строиться и жить! Геванча, передашь своим шаманам, что я покупаю эту землю!
Старик-эвенк только прикрыл глаза. Свое дело он сделал и собирался теперь домой, аккуратно перекладывая в мешке свои вещи: курительную трубку, кресало, какие-то шкурки, медный котелок с кружкой, закопченную статуэтку из корня дерева в виде фигурки, раскинувшей руки в стороны. Казалось бы, обычная поделка… Но от нее несло какой-то непонятной тоской и жутью. Добр чувствовал, как страх заползает в его сердце от вида шаманской статуэтки.
– Я ухожу, – сказал Геванча. – Твои слова передам шаманам, Мамон. Но никто не отдаст тебе эти земли. Ты бери небесный камень и уходи. Иначе война будет, горе будет.
С этими словами эвенк исчез в зарослях ельника.
– Выкуси, – Мамон показал ему в спину кукиш. – Да в камне пудов двадцать будет. Как его унесешь?
– Он такой большой? – Ряха закончил укладывать последний лапник на крышу шалаша.
– Побольше твоей башки будет, – ухмыльнулся Пискун. – Сбегай, посмотри.
