- Здравствуйте, а мы к вам пришли, - кокетливо сказал Виталий оторопевшей в дверях Ангелине Пименовне.
- Что ж, проходите, - сразу все поняв, ответила она.
Виталий посторонился, пропуская женщин, даже сделал попытку поддержать Самсонову под локоток, но та пришла сюда не для того, чтобы ей выкручивали руки и навязывали не свои слова и поступки: она спокойно отвела руку Виталия и прошла в коридор. В глазах ее товарок бушевало любопытство и радость: наконец-то, и до вас дошла очередь, вот вы, как все прочие, схлестнулись, а корчили из себя бог весть что, так что простите великодушно, не будем снимать обувь, хотя на улице и слякоть, не в гости, чай, пришли, а по долгу службы.
Самсонова сказала бесцветным голосом:
- Ангелина Пименовна, простите за вынужденное вторжение: Виталий Васильевич жалуется, что вы залили его.
- Я... да... так случилось... - заторопилась, краснея, Ангелина Пименовна, - забыла закрыть кран, да. Телефон зазвонил, я отошла от раковины, а там тряпочка лежала...
- Разрешите, - сказала Самсонова.
Трехглавая комиссия вступила на кухню, где старуха Игнатова варила себе завтрак. Она даже не обернулась. Зная ее обычай, комиссия тоже промолчала, лишь бухгалтер Люба машинально сказала в пространство "здрасьте". Самсонова открыла кран, из него хлынула вода, потом закрыла - и вода даже капнуть не посмела под ее рукой.
- Закрывается хорошо, к слесарям претензий быть не может, - сказала Самсонова Ангелине Пименовне с некоторым сожалением в голосе и посмотрела на пол у стены. - А дом, конечно, старый, ветхий, потому так легко и протекло.
- Эта тряпочка лежала в раковине? - услужливо произнесла член товарищеского суда Никишина. - Видите, она у вас и сейчас плохо лежит, вот-вот соскользнет.
- А кран надо закручивать хорошо, - прибавила бухгалтер Люба.
- А что - сильно протекло? - спросила Ангелина Пименовна у Виталия.
- Еще бы! - горделиво ответствовал он.
- Не очень, - отозвалась Самсонова, - но побелка, конечно, нужна. Давайте поступим так: или вы найдете человека, чтоб побелил потолок у Виталия Васильевича, или придется составить акт на сумму... думаю, в пределах тридцати рублей.
- Почему так мало? - громко спросил Виталий.
- Уж это, вы позвольте, нам решать, много или мало, - сказала ему Самсонова и более мягким голосом обратилась к Ангелине Пименовне. - Итак, как вам удобнее?
- Вы наймите Лешу с третьего этажа, он за пятерку все сделает, сочувственно сказала Люба. - Вам же дешевле станет.
- Этого пьянчужку? - возмутился Виталий. Все три члена комиссии, как по команде, повернули к нему головы, словно не веря своим ушам, словно хотели переспросить: что-что-что-что? А сам кто?!
- Напрасно вы так, - обиженно сказала Люба. - Он хоть и выпивает иногда, но руки у него золотые, всякий скажет, хоть у кого спросите.
- Составьте лучше акт, - тихо проговорила Ангелина Пименовна, - я заплачу.
- Хорошо, - согласилась Самсонова. - Извините за беспокойство.
- С деньгами соблаговолите не задерживать, - сказал Виталий, глядя поверх головы Ангелины Пименовны на висящий у буфета алюминиевый дуршлаг, и его целеустремленный взгляд рассеивался на многодырчатой, круглой, доброй поверхности посудины, и с ушей Виталия свисала лапша.
Тут само собой напрашивается умозаключение: однако, как плутуют с нами наши чувства, и как мы плутуем с ними! Как просто мокрое, расползающееся пятно на потолке Виталий связал с пятьюдесятью рублями, а ведь меж этими двумя точками и в помине не было той прямой, которая ему привиделась, и не было прямодушия в его грубом требовании. Пятно вызвало в нем вихрь разноречивых чувств, которые он принял за святое негодование, а на самом деле мысль его проделала сложный и извилистый путь, в который оказалась вовлечена и отлученная от него африканская держава, и журналистка Анночка, и Лара с ее фанаберией, и раскрытая книга дрянного, скучного писателя Рыбина, которую до прихода комиссии с карандашом в руке читала Ангелина Пименовна, уютно свернувшись калачиком под исландским пледом в углу дивана, и последняя капля - пятно на потолке - вот та причинно-следственная цепочка, которая вызвала обвал в его душе, едва дышащей, едва сохраняющей достоинство. Ему казалось, что он бросил вызов целой системе узаконенного притворства, оттого он и потребовал деньги, предвкушая заранее, что это будет истолковано Ангелиной Пименовной как проявление неприкрытого цинизма. Да, я таков, заявлял он, и Ангелина Пименовна не сразу увидела в этом жест отчаяния, последний всплеск измученной гордости... И почему только наше отчаяние нацелено на такого же затурканного и слабого, не потому ли, что только в нем и может вызвать отклик?.. Таким образом, Виталий достиг своего: подстреленный фазан хлопал крыльями, а охотник, убедившись, что он попал в цель, повернулся и пошел с гордо поднятой головой, а на самом деле разбитый, еле передвигая ноги от потрясения, борясь с подступающей тошнотой. Он так и не убедил себя в том, что принадлежит к роскошному племени охотников.
