- Говорит, больная, - сказала Ангелина Пименовна.
- И сколько ей времени?
- Лет за восемьдесят.
Виталий что-то прикинул в уме, и вдруг залился громким, насильственным хохотом, точно хотел подключить к своей какой-то шутке множество людей.
- Послушайте, скорей всего, у старухи наступила аберрация памяти, понимаете? Это медицинское явление, когда прошлое всплывает в памяти ярче и достовернее, чем даже события вчерашнего дня. Я где-то недавно читал об этом... Небось, старая большевичка! Небось, стучит "вихри враждебные веют над нами"!.. Прошла через царские тюрьмы!.. А? Га-га! Как полагаете? Старуха впала в свое революционное детство!
Ангелина Пименовна всегда была человеком, который за себя не мог постоять ни на йоту, но если обижали другого, еще более беззащитного, она не могла молчать.
- Не смейте смеяться над этим, - стукнула она кулачком по столу.
Виталий вмиг сделался иронически серьезен.
- Над чем - над э т и м? Вы словно о чем-то неприличном говорите. Позвольте, над чем? - нависал он над ней.
- Не смейте смеяться над старым человеком.
- А-а.
Они помолчали.
- Наверное, старушка из бывших, - уже дружелюбнее сказала Ангелина Пименовна. - Мне почему-то так кажется.
- А мы с вами из каких?
- Не знаю, как вы, а я - из никаких, - грустно сказала она.
- Вам хуже, - отрывисто согласился Виталий.
Жестокий человек, думала Ангелина Пименовна, но жаль его. У нее хоть есть с кем поговорить, родные, музыка, книги... Сколько раз при жизни меняла работу, атмосферу, людей, сколько умерло собак, все были шпицы, включая съеденного в блокаду Кассия, все умерли на ее руках, последняя Мэри на той квартире не сумела разродиться. Сколько сношено одежды, последняя шуба, в которой застала ее старость - натуральная, козловая, дочкина, не хочется пуговицу пришить, воротник подправить, и костюм скорее всего последний, в нем она ходит к врачам, в нем, наверное, и в гроб положат. Силы тают, пространство сужается, за границей его осталась жизнь. И этот жалкий Виталий, и жалкий, упорный стук, от которого разрывается душа.
Через день Виталий появился у Ангелины Пименовны. Вид у него был тревожно-радостный, окрыленный. Едва кивнув, он прошагал мимо нее в комнату, плюхнулся на стул, и когда она вошла за ним, торжествующе помахал над головой какой-то бумажкой.
- Еще не стучала? - одновременно осведомился он.
- О, господи, - сказала Ангелина Пименовна, вложив в голос как можно больше иронии. - Что это вы привязались к бедной старушке?
- Скажу вам больше, - подмигнул ей Виталий, - услышав этот, можно сказать, вещий стук, я просто голову потерял.
- Скажите на милость, - удивилась Ангелина Пименовна, ничуть не удивляясь, она привыкла к причудам Виталия.
- Помчался к одному знакомому старичку, убеленному... прошлым... Когда-то он, правда, недолго, был деникинцем, - разъяснял Виталий. Старичок в тюрьмах не сидел, как-то бог миловал, но азбуку перестукивания знает. Все очень просто: алфавит делится на пять рядов - по вертикали, и по шесть - по горизонтали. Исключительно просто и доступно, я уже опробовал. Хотите, простучу что-нибудь?
- Увольте, - проронила Ангелина Пименовна. - Однако скажите, что это вы так оживились, прямо не узнаю вас. Точно цель жизни обрели.
- Раскрыть тайну интересного человека - разве не достойная цель для интеллектуала, вроде меня, - объяснил Виталий.
- Какая там тайна, - возразила Ангелина Пименовна, которую задело, что не ее тайны раскрывает Виталий, и что, следовательно, она не слишком интересный человек.
- Тайна, говорю вам! Сигналы почище марсианских. Достойно нашей фантасмагорической действительности. SOS из соседней коммунальной камеры. Вот где сюжет для наших писак. Однако когда же она начнет стучать?..
- Честное слово, все мужчины - дети, - пожала плечами Ангелина Пименовна.
Время тянулось медленно. Разговор не клеился. Виталий не находил себе места, прислушиваясь к шорохам за стеной. Он нервно прихлебывал чай; потом ходил по комнате, раскрывая журналы, лежащие на столе, и зачитывал вслух какие-то строки, над которыми надрывно хохотал, потом вышел покурить - и тут Ангелина Пименовна позвала его в комнату.
