– Ты живешь в этом приюте?
Егор кивнул.
– Давно?
– Не очень.
На причале выгружали продукты. В нескольких шагах стоял парень лет двадцати пяти. Шапку он держал в руке, открыв волосы странного – пепел с серебром – цвета. Лицо у парня было напряженным. Он что, подслушивает?
– Ты ведь нездешний? – снова спросил мужчина.
Вот привязался! Главное, в голосе ни тени сомнения, что ответят. Нужна такому монастырская тишина, как индюку тросточка. Вон и нож под жилетом, несмотря на запрет.
– Допустим.
Взгляд у любопытного – фальшивого? – паломника стал ледяным.
– Разве отец-настоятель не воспитывает в вас почтительность? Как ты разговариваешь! – сказал, точно хлыстом щелкнул.
Егор промолчал.
– Из какого ты мира?
– Я не знаю, как он у вас называется.
– Верхний, нижний?
– Верхний.
– Кто из вейнов привел тебя сюда?
– Спросите у настоятеля! – огрызнулся, не сдержавшись, Егор. – Извините, я тороплюсь.
– Я спрашиваю у тебя.
– А я уже ответил.
Он круто развернулся и полез на склон.
– Стой!
Повелительный голос ударил в спину. Егор обернулся. Мужчина смотрел на него, чуть запрокинув голову.
– Я не закончил. Подойди сюда. Немедленно!
На миг стало страшно. Что за черт! Люди же кругом! Вон лодки заканчивают разгружать. Приютская малышня возле мешков крутится, на них покрикивает Рамиль, его рыжая макушка блестит на солнце, как новенькая менка. Деревенские с лоцманом разговаривают, Хельга рядом пристроилась.
– Чего вам надо? – повысил голос Егор, и тут заговорила звонница, созывая на литургию.
Паломники в сопровождении монахов потянулись наверх. Егор попятился, споткнулся о ступеньку и только тогда рискнул повернуться к чужаку спиной. В три прыжка догнал толпу, затесался в середку и глянул через плечо. Мужчина вернулся на причал, к нему подошел светловолосый и что-то сказал взволнованно.
– …слышишь?!
Егор вздрогнул. Рядом шагал Рамиль.
– Оглох, что ли? – Рыжий деловито почесал затылок и, не дожидаясь ответа, сообщил: – Вроде сметану привезли. И масло.
– Угу, – рассеянно отозвался Егор.
На службу он не пошел, но, вопреки обыкновению, задержался возле раскрытых дверей. Внутри горели огоньки, слышался голос отца Михаила. Паломники стояли торжественные, среди них был и тот, с берега. Крестился размашисто. Светловолосый рядом с ним нервничал, метался взглядом от иконы к иконе.
Вынесли чашу для причастия. Егор тихонько отступил в тень и сбежал по лестнице. Посмотрел снизу: следом никто не вышел. Может, зря он всполошился? Подумаешь, спросили про приют! И мало ли зачем человеку оружие?
Но почему-то тянуло обернуться, пока спускался по обрывистому склону в овраг.
На дне в прохладном сумраке белели мишени. Покачивал ветвистыми рогами деревянный олень, подвешенный на веревках. Колыхались разноцветные ленты, отвлекая внимание от черной метки на щите. Егор натянул куртку, приладил колчан на пояс. Он проверял тетиву, когда по тропинке сбежала Хельга и сразу заявила:
– Спорим, я тебя сегодня обойду?
Егор хмыкнул.
Стрельбы ему нравились. Пусть не винтовка, но в некоторых случаях и арбалет может пригодиться. Например, тишком снять часового.
Пришел наставник, ведя за плечо маленького Илека. Следом спустился Рамиль, последним – Юрка.
– Ну, начнем, благословясь, – перекрестился отец Яцек.
Егор выиграл у Хельги три очка. Он смог бы и больше, но, шумно цепляясь рясой за ветки, в овраг скатился послушник.
– Отец Михаил вызывает Егора и Юрия. Срочно! Ждет в своем кабинете!
Странно. Зачем они вдвоем-то понадобились? Нахлобучку дать за то, что проспали? Ерунда! Не станет Михаил Андреевич из-за таких пустяков срывать посреди занятий. Егор нехотя разрядил арбалет. Юрка попытался вернуть оружие так, с болтом, и был отруган.
Выбравшись из оврага, они поднялись к монастырской стене и пошли по узкой тропинке. Внизу, невидимые за кустарником, бродили козы. Изредка стукало ботало.
Юрка сказал негромко:
– Может, Дан вернулся?
«Или Грин!» – подумал Егор, прибавляя шагу.
Солнечный свет лился сквозь витражи, расцвечивая радугой скатерть. Жрица прикрывала кошачьи глаза ресницами. Оун сидел к окну боком, его щека отливала зеленью. Старейшина Тирий прятался в тени. Дан сдвинул бокал, и светлое виноградное вино окрасилось алым. Кстати, весьма и весьма недурственное.
