– По чужим вещам лазаешь? – вспыхнул Егор.
Сосед удивленно задрал брови:
– А что, секрет? Так не разбрасывай где ни попадя. Хотя девочка ничего, симпатичная.
Егор отобрал рисунки, хотел сунуть их под подушку, но передумал. Выбрал один и показал Юрке.
– Это Грин?
Портрет получился не очень удачным – статичным, с неуверенно очерченным подбородком, с затертыми и несколько раз перерисованными ушами. Юрка взял листок двумя пальцами и повернул к свету.
– Понятия не имею.
– Ты же говорил!..
– Ну и что? Я его не разглядывал. И вообще он на старика похож был, а тут мужику лет сорок.
Егор сердито спрятал набросок в папку.
– А ты здорово рисуешь, – сказал Юрка. – Художником собираешься стать? Брось, не хлебное это дело.
– Вообще-то – военным. У меня отец кадровый офицер, подполковник. А твой?
– А я своего ни разу не видел.
Юрка заторопился, спрыгнул с подоконника.
– Завтракать идешь или у тебя курс молодого бойца?
– Норма, – сказал Егор, падая на пол.
Мелькнули кроссовки – Юрка вышел.
После десяти отжиманий начало тянуть под лопаткой, но Егор не остановился.
На завтрак он едва не опоздал – влетел в трапезную, когда уже приготовились к молитве. Под укоризненным взглядом Михаила Андреевича прошел к столу и перешагнул лавку между Рамилем и Юркой, встал напротив Хельги. Поморка мечтательно щурилась на потолок. Рыжий сложил ладони на груди и шевелил губами, повторяя за настоятелем. Новичок смотрел перед собой, опустив руки по швам. Он, как и Егор, не молился, но всегда поднимался вместе со всеми.
Сели. На столе сегодня были ячменная каша на воде (молоко привозили из деревни по ту сторону залива) и серый ноздреватый хлеб. Малышам на десерт налили кисель из ранней смородины. Прочие обошлись травяным взваром.
Меню повторялось изо дня в день, разве что менялись крупы. В обед полагалась рыба, на ужин – овощной суп. Егор тосковал по жареной картошке с мясом.
Ели молча, только мелкие возились и пихали друг друга локтями. Сопел Рамиль, ему не нравилась постная каша. Положив ложку в опустевшую миску, Егор ждал, когда настоятель разрешит встать из-за стола.
Михаил Андреевич окинул взглядом трапезную. Притихли малыши.
– Раньше завтрашнего утра шторм не утихнет. В море пока выходить не будем. Вейны, вам запрещается приближаться к узлу.
Шевельнулся и снова замер Юрка. Неужели полезет?
Узел в северной части монастыря окаймлял низенький заборчик, точно клумбу в Ольшевском парке. Он считался нестабильным – работал редко, только в шторм, и выходов имел всего два – в кабинет Михаила Андреевича и куда-то за стены. Малолетних вейнов тянуло в него, точно котов на валерьянку. Собирались ставить более надежную ограду, но то ли руки не дошли, то ли настоятель передумал из педагогических соображений, и нарушителей по-прежнему отлавливали наставники Дмитрий и Яцек.
В классной комнате Егор устроился возле окна. На стекло порывами ветра бросало крупные капли. Свинцовое небо и такого же цвета вода слились воедино. Лодки вытащили на берег, и они лежали кверху днищами, точно дохлые рыбы.
Наставник Евсей закончил выводить буквы на доске и повернулся. Рясу он, как обычно, успел выпачкать мелом.
– Итак, мы уже говорили, что существует правило самого распространенного языка. Юрий?
Сосед нехотя выпрямился.
– Ну… При переходе получаешь тот язык, который самый распространенный.
Евсей поднял палец и уточнил:
– В данной местности, и площадь рассматриваемой местности обратно пропорциональна плотности населения.
Громко вздохнул Илек.
– А башка после пятого-десятого мира не лопнет? – подал голос Рамиль.
Хельга фыркнула, и Евсей попросил ее:
– Прошу вас, объясните товарищу.
– Если языком не пользуешься, то забываешь, тем самым освобождая память.
– Совершенно верно. И правило верно для всех, за редкими исключениями. Например, верхний мир, зарегистрированный под номером двадцать восемь. Называют его по первому открытому городу – Гэререну. Имеет четыре общеизвестных узла и, по слухам, не менее трех личных. Один из выходов на него, как вы можете догадаться, находится близ города Бреславль, – монах ткнул указкой в середину красного пятна на карте.
