– Я не пойду в интернат.
– Наслушался всяких ужасов? – спросил Григорий Иванович. – Но знаешь, у нас совсем иначе. Я понимаю, ты не обязан мне верить на слово, но твой дед бывал у нас, мы дружили. А дружба Георгия Константиновича…
Юрка опять не дал договорить:
– Я не боюсь. Я просто никуда не пойду из своего дома.
Женщина рассердилась:
– Но так не положено!
Григорий Иванович посмотрел на нее, и она поджала губы.
– Ты можешь приходить сюда по выходным.
– Мальчик не справится! Частный дом требует ухода. Лучше поселить какую-нибудь молодую пару, они присмотрят, надо что – подремонтируют. И деньги, опять же, не лишние. У меня как раз есть на примете…
– Ольга Николаевна! Что делать с домом, будет решать Юрий.
– Я никуда не пойду. – Он вцепился в подлокотник до боли в пальцах.
– Да кто тебя… – всколыхнулась «соцопека».
Мужчина снова остановил ее взглядом.
– Юра, мне очень жаль, но придется.
– Нет!
– К сожалению, у нас не всегда есть выбор. Разве что – к нам или в другой интернат. Но ты внук Георгия Константиновича, и я постараюсь, чтобы направили именно к нам.
Юрка вскинулся:
– Направили? Так еще…
– Да, бумаги пока не готовы. Я подумал, тебе тяжело оставаться тут одному, и пришел сегодня.
– Уходите!
– Но как же… – кудахтнула женщина.
Юрка встал, прижался лопатками к стене.
– Уходите.
Скрипнуло старое кресло. Мужчина поднялся.
– Я обещал твоему деду позаботиться о тебе. Мне очень жаль, но я вынужден буду вернуться.
– Да хоть с милицией, – процедил Юрка.
Женщина тоже вскочила.
– Вот, Григорий Иванович, а ведь мы говорили! Сначала оформите, а потом забирайте мальчика. Ну и как, оценил он ваши старания?
– Пойдемте, Ольга Николаевна.
Мужчина ухватил ее за локоток.
– Но…
– Прошу вас.
Та фыркнула и скрылась в сенях.
– Юра, я знаю, даже самый лучший интернат не заменит дома. Но так вышло в твоей жизни, что поделать. Вот мой телефон, – Григорий Иванович положил на стол визитку. – Если что, звони. А я постараюсь все сделать быстрее.
Шаги по коридору. Стукнула одна дверь, вторая.
Ушли.
Юрка метнулся через сени и дернул задвижку.
Потом он долго кружил по комнатам, повторяя про себя: нужно защищать свой дом. Нужно! Но как? Что он может? Только вцепиться в косяк, когда за ним придут с милицией.
А потом оказалось, что он стоит перед дверью берлоги. Юрка не заходил сюда с того дня, как нашел во дворе деда. Поднималась бабушка, и он затыкал уши, чтобы не слышать шагов над головой. Сейчас бы все отдал, лишь бы – вернуть.
Толкнул дверь. Знал, что бабушка тут ничего не трогала, но все равно ударило под дых, стоило увидеть раскрытую книгу. Она лежала на столе, рядом пристроилась стопка газет, поверх них – красный затупившийся карандаш.
Небольшое оконце, проделанное в скошенной стене, было мокрым – растаял снег, принесенный ночным ветром. Капли переливались и блестели. Громко курлыкали на крыше голуби.
Юрка сел в дедово кресло, пропахшее табаком. Оно скрежетнуло пружинами.
Дом оставлять нельзя. За ним нужно присматривать, оберегать и лечить, точно старика. Соседи, конечно, будут поглядывать, но у всех свои заботы, и до бомжей рано или поздно дойдет слух, что есть пустующее жилье. Юрка скрестил руки на столешнице и положил на них голову. Подумалось: лучше бы все сгорело в одночасье, следом за дедом и бабушкой. А то вот так придет однажды и наткнется на грязные следы, открытые дверцы шкафов и разбросанные вещи.
В берлоге, кстати, тоже будут рыться.
Юрка выдвинул верхний ящик, застревающий в пазах. Выписки, счета. Все разложено по папкам. Дед не любил ничего выбрасывать, хранил даже квитанции за электроэнергию десятилетней давности. Говорил строго: «Это финансовые документы». И добавлял с усмешкой: «А некоторые уже – историческая реликвия!»
Второй ящик отводился под личное: письма, фотографии, грамоты, рисунки внука и его тетради за первый класс.
Третий – Юрка помнил, лазил маленьким – всегда оставался запертым. Что дед мог прятать? Облигации сберегательного займа? Любовные записочки времен молодости? Дернул за ручку. Скрипнул рассохшийся стол, покатился с газет карандаш. Юрка рванул посильнее – скрежетнул замок, не желая поддаваться.
