Лицо горело. Дергался уголок глаза.
– Назови адреса, где проживают семьи комсостава.
– Я не знаю.
Тот, что стоял позади, ухватил за связанные руки и дернул вверх. Юрка вскрикнул от боли.
– Правда, не знаю! Мы только весной приехали! Какое мне дело до комсостава? Мне что с ними, в пристенок играть? Я с интернатскими водился!
Зейденец, откинувшись на спинку кресла, брезгливо выпятил губу. Брякнул об стол биркой с фамилией Натадинеля.
Только половину суток – и все закончится.
С шорохом развернулась карта.
– Покажи, как ты шел из Лучевска.
Юрка моргнул. Рисунок расплывался перед глазами.
– Не знаю. С попутчиками. Они шли, и я шел. По дороге.
– Покажи!
Ухватили за шею и ткнули в карту, как нашкодившего кота.
– У меня тройка по географии! – заорал Юрка и обмер. Вот фишка, если тут другие отметки!
Из разбитого носа падали красные капли.
В кабинет кто-то входил, выходил. Разговаривали. Офицер показывал бирку, ее разглядывали с интересом. С тем же интересом смотрели на Юрку. Больше ничего не спрашивали – уже хорошо. Еще бы выключили эту чертову лампу!
Опять стукнула дверь. Голоса.
– Знаешь его?
Юрка обернулся. После яркого света с трудом разглядел… Егор! Черт возьми! Почему его не отпустили?!
– Знаешь?
– Нет.
– А ты?
Егор покачал головой. Он казался очень спокойным.
– Смотри, ты же хотел, – через переводчицу велел офицер Юрке. – Это его собираются повесить вместо тебя.
Снова звякнула о стол бирка. Натадинель вздрогнул.
Ой, блин! Этот дурак же сейчас признается! Никогда еще не приходилось соображать с такой скоростью. Юрка крикнул, пустив «петуха»:
– Чего, правда? Забавные путаются тут узлы!
Два последних слова он выделил, бросил Егору в лицо. Да пойми ты! Кажется, сообразил. Опустил ресницы, сжал губы.
Офицер перевел взгляд с одного на другого. Раздраженно махнул:
– Вегфур!
Натадинеля вытолкали в коридор. Может, теперь отпустят?
– Где ты жил в Лучевске?
– В подвале, – буркнул Юрка.
– Каком?
– Дом. Трехэтажный. Кирпичный.
– Улица?
Твою мать!
– Не помню, там не было таблички.
– Ты все врешь. Ты не из Лучевска. Ты из партизанского отряда.
Зейденец рявкал, переводчица говорила тихо. Тот, что стоял за стулом, переминался с ноги на ногу, поскрипывали доски.
Осталось меньше половины суток. В конце концов, этот козел тоже должен когда-то отдыхать.
Как же хочется пить…
На соседней скамейке громко спорили два старичка, оба глухие. Голубь топтался на рыцарском шлеме, примериваясь его обгадить. С визгом носились вокруг памятника дети. Газетчик, забравшись на постамент, выкрикивал заголовки. Про Йкам в свежей прессе – ни слова. А какая была бы сенсация: жрица прячется в заштатном трактире. Но Игорь уговорил Тобиуса помалкивать о гостье, убедив, что проблем с того выйдет больше, чем прибыли. Девушка и девушка, мало ли кого менестрель приволок? Они такие, на баб падкие.
– Эй, ты меня вышаривал?
Игорь повернулся.
– А ты – Грешка?
– Ну.
Пацан независимо поддернул штаны и заложил большие пальцы за пояс. Поверх грязной рубахи у него висел новенький амулет – разноцветный шарик. Заговор на веселую, безбедную жизнь. «Эх ты, бедолага», – подумал Игорь.
– Говорят, тебе недавно заработок перепал.
Взгляд у мальчишки стал настороженным.
– Я могу подбавить, – менестрель позвенел в кармане мелочью.
– Че надо?
– Ты нашел вейна по имени Дан Уфф и передал ему послание от хозяина «Речного попрыгунчика». Меня интересует, что было в свертке и на словах.
– Ага, а мне потом башку проломят.
– Не смеши. Про это знает каждый второй шкет.
– Вот их и тыркайте.
Игорь, конечно, уже спросил.
– Но только ты видел, как вейн отнесся к известию. Расскажешь все подробно, заплачу серебрушку.
– Две.
– Ты нахал, парень, – Игорь кинул ему монету. – Вторую после. Я слушаю.
– Тряпка была, красивая, с вышивкой. В ней волосы. Мяконькие, белые.
Один такой сверток лежал у менестреля в кармане, перекупил у запасливого беспризорника. Лоскут от поморской рубахи, судя по ярким ниткам – женской. Волосы срезаны неровно, кажется, прядь отхватили ножом.
– И что вейн?
– Этот бивень меня чуть не задушил, – пацан дернул головой, и сквозь грязь на шее менестрель заметил синяки.
