Наверное, думал, что она плачет по Оуну.
– Госпожа Ласовская!..
– Игорь, я могу диагностировать только обезвоживание организма плюс истощение. Все прочее, что здесь у вас творится, не в моей власти, прости. Пойду разогрею бульон, ей нужно поесть.
Шаги. Закрылась дверь.
Постель, на которой лежала Йорина, смялась. Чужак сел и легонько сжал ее пальцы между ладонями. Удивленная такой дерзостью, жрица распахнула глаза.
– Ух ты! – сказал парень. – Ты ведьма или богиня?
Йорина помедлила, прежде чем отнять руку.
– Какие глазищи…
Она опустила ресницы. Всего лишь – чуть больше желтого на радужке. Не круглые, как у всех, а вытянутые зрачки. Знак, что она отмечена даром. Предмет зависти малолетних подруг. Ее гордость.
Ее проклятие.
Она поняла это одной из весен, когда девочки начали уходить, словно молодые лани, почуявшие сладкий и тревожный запах – оттаявшей земли, набухающих почек. Уходили, забыв игрушки и детские секретики, подруг и материнские наставления. Они открывали новый мир, в котором существовали мальчики. Йорина тоже с любопытством смотрела по сторонам, пытаясь угадать, кто станет для нее единственным из этого незнакомого, странного, задиристого племени. Девочки ушли… А Йорина осталась. Каждое утро она со страхом и надеждой приникала к зеркалу: может, цвет потускнел, может, зрачки округлились. Потом перестала.
– Она заснула, – сказал шепотом парень.
– Ладно, не буди.
Тихий стук, густой запах бульона.
Йорина заставила себя поднять веки. Не время думать о себе и даже – скорбеть по Оуну.
Дан послушал, как плещется во фляжке, и спросил у Юрки:
– Будешь?
– Еще не хватало мальчишку спаивать, – одернул Грин.
Юрка не хотел, но пришлось сказать:
– Буду!
Золотистая жидкость обожгла горло, и выступили слезы. Юрка торопливо куснул ломоть черного хлеба. Горячий комок провалился по пищеводу и растекся в желудке.
Грин укоризненно качнул головой, снова повернулся к Дану:
– Насколько я помню, в легенде о Двуликом про каменный полумесяц не упоминается.
– В официальной версии.
– Знаешь другую?
– Просветили. – Улыбка у Дана вышла кривая, дернулся уголок рта. Он наклонил флягу над кружкой, сцеживая последние капли.
– Мы слушаем, – поторопил Грин.
– В общем, начало обычное: нижний мир, в деревне черный мор, по-нашему чума. Все бы сдохли, но явился лекарь с молодой женой-вейной. Шэт их принес откуда-то сверху. Осмотрелись, мужик сгонял бабу за вакциной и начал исцелять. Жена на подхвате: сопли детишкам вытереть, старухе исподнее сменить. Там утешит, тут ободрит. Ну, Двуликий, мужская и женская ипостась. Улавливаете?
Юрка мотнул головой. Сделал он это зря – стол закачался и поплыл. Пришлось уцепиться за край, чтобы удержать его на месте.
– Народ темный, про вейнов слыхом не слыхивали. Вот и посчитали молодуху ведьмой. Гляди, мол: то в воздухе растворится, то снова появится. Про лекаря тоже сочинили. Видели, говорят, на кладбище, он там мертвых резал, наверное, женку свою человечиной кормил.
Тошнота волной подкатила к горлу. Юрка нашел на столе корочку и зажевал.
– Лезть с дрекольем на ведьму побоялись, дождались, пока смоется за новой порцией вакцины. Дом, где лекарь спал, обложили соломой и дверь ухватом подперли. Баба вернулась, когда все уже полыхало. Народишко ее увидел, за заборы попрятался. Она в пекло. Радость! Сейчас крыша рухнет, и ведьме конец. Но та выбралась, мужа вытащила, да поздно – угорел. Тут бабу и переклинило. Сорвала с любимого хладного тела амулет, бросила на дорогу, а с ним – Шэт меня подери, если я понимаю как! – отправила всех в узел. Сама, ясное дело, надорвалась. Померла на месте. А народ попер на Середину… Последней шла любознательная девочка, подобрала она с земли камешек на веревочке.
– Полумесяц, – уточнил Грин.
– Он самый. Потом, значит, раскол, одни прокляли спасителей до седьмого колена, другие грехи замаливать кинулись. А девочка открыла у себя целительский дар. Пошепчет, из ковшичка побрызгает, и готово. Как храм построили да истукана каменного поставили, вовсе потекла целебная водичка из рук Двуликого. Девчонка, не будь дура, про амулет помалкивала, все-таки ведьмина вещица, хоть и переиначили ее к тому времени во святые. Откуда старейшины дознались, не в курсе, но они тоже зря трепать языками не стали. И пошло-поехало… Причем замечено было: как свары кругом, как тянет кого снова в домишке заживо спалить, так никакая молитва не действует и вместо целебной воды – обычная. А если пацана с ним повесят, то йоры могут в храме общественные бани открывать, толку с источника больше будет.
