– Завтра жди меня до вечера.
Юрка глянул удивленно.
– Не вернусь, уходи обратно. Хотя нет, лучше темноту здесь пережди и утром к узлу.
– Не понял.
– Чего именно? – сердито спросил Егор.
Спорить не хотелось. Лечь бы, закрыть глаза и постараться уснуть, чтобы ночь закончилась как можно быстрее.
– С какой радости мне тебя ждать? Я тоже пойду в город.
– Нет.
– Думаешь, приказал, и я послушаюсь? Ага, два раза.
– Ты сам пугал комендатурой, – напомнил Егор.
Юрка выскреб со дна остатки каши и облизал вилку.
– Так мы днем.
– Днем тоже могут быть патрули.
– Слушай, да пошел ты к черту! – отмахнулся Юрка. – Я чего сюда приперся, в интернате сидеть?
– Не знаю! – взорвался Егор. – Ты мне не докладывал. И вообще, не надоело всех посылать? Так можно и одному остаться.
Юрка неожиданно зло рассмеялся:
– А все и так ушли. Я не посылал, а они… Мама, бабушка, дед. Этот тоже, ну, который отец. Папаша хренов, – он сбил щелчком со стола банку.
– Не мусори, – одернул Егор.
– А чего, тут и так… – начал Юрка, но осекся.
Егор прикрыл окно, ночи уже прохладные. Куртку сунул в изголовье. Заряженный арбалет положил на пол, спусти руку – коснешься ложа.
Юрка долго возился, выбирая подушку. Потом скрипел панцирной сеткой, ворочаясь с боку на бок. Вздыхал, шмыгал носом. Но даже когда он угомонился, сон к Егору все равно не шел. Покрикивала в лесу птица. Качались на потолке лунные тени. Ветки скребли по стеклу. Егор снова нашарил на груди бирку и сжал в кулаке вместе с Юркиным подарком. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Мама вернулась, ее – жену командира! – никто не выдал. Отец с солдатами перешел линию фронта и сейчас воюет. Скоро освободят Верхнелучевск. Приедет эвакуированный интернат. Интересно, поверит ли Родька, когда Егор расскажет о своем путешествии? И Талка…
– Ты спишь? – шепотом спросил Юрка.
– Нет.
– И я. Не получается.
– Считай собачек.
– У нас говорят – овец.
– Хоть крокодилов.
…узнает у мамы новости и побежит по отцовским знакомым – мало ли, вдруг кто остался в городе. И хорошо бы прочесать лес, там, где шли бои. Наверняка найдется оружие.
– Смешно, – снова подал голос Юрка. – Все время оказываюсь то в приюте, то в интернате. Как нарочно.
– Ядвига предлагала тебе другой вариант, – напомнил Егор. – Можешь хоть завтра с утра отправляться.
Затаил дыхание, ожидая ответа.
– Да пошел ты!
Егор хмыкнул. Поднес часы к лицу, пытаясь разглядеть стрелки. Как медленно они движутся!
Жарко. Солнце расплавленным золотом лежало на дне вазочки из-под мороженого. Лениво вились над стаканами с лимонадом мухи. Таял крем на пирожном. Смешались запахи лошадиного пота и розовой воды, жженого сахара и табака. Человеческое месиво обтекало уличное кафе, изредка выплескивая на высокие ступени семейные пары с детишками, барышень под ручку с кавалерами, а то и нищих, клянчащих медяшки. От столика, что занимали Дан и Хельга, попрошайки шарахались – на стуле лежал арбалет, новенький, сегодня купленный. Вейн то и дело рассеянно касался приклада, поглядывая на толпу. В Бреславле – разгар сезона.
Лицо у Хельги посерело от пыли, глаза потускнели. Девушка приподняла косу и поболтала ею в воздухе, остужая взмокшую шею.
– Не понимаю, как тут можно жить?
– А мне нравится, – улыбнулся Дан.
Толчея, разноязыкий гомон (и всевозможная ругань) взбодрили вейна получше коньяка. Шэт побери, мог весь сезон просидеть под замком! Еще пара недель, и точно начал бы на стены бросаться. Или Оуну в морду дал – чем не экзотический способ самоубийства?
Поморка вытащила из сумки гребень, кстати, подаренный Даном, и занялась прической. Даже на такую – сердитую и уставшую – смотреть было приятно. Хельга закрепила косу на затылке и покрутила головой, стараясь поймать отражение в витрине кафе.
– Отдохнула?
Девушка закатила глаза. Дан хотел рыкнуть, мол, сама навязалась, но вместо этого сказал:
– У нас по плану большие траты. Зайдем в Гостиные ряды.
Хельга фыркнула, ровно сноровистая кобылка:
– Думаешь, если из монастыря, то куплюсь на какие-то паршивые подарки?
А гребень, между прочим, из кости выточен, инкрустирован перламутром. Из-за него пришлось вернуться к ростовщику и оставить еще одну расписку.
