…Стучали. Юрка нехотя открыл глаза. Показалось: все приснилось. Никто не приходил, он не нашел дневник и не бегал по шоссе в поисках дырки в параллельный мир. Сейчас отопрет дверь и впервые увидит мужика из детдома. Тяжело сел, мотнув головой. Солнце поднялось уже высоко, и на дорожке лежали желтые пятна, высвечивая ошметки грязи.
Значит, было? И шоссе, и мамин дневник.
Снова постучали.
Юрка вышел в сени и осторожно отодвинул занавеску. Или все-таки приснилось? Вот он – директор интерната.
Старик сошел с крыльца, отступил на шаг и окинул взглядом окна. Черт, этот хрен же обещал вернуться! Бумагу, поди, принес. Чтобы его, Юрку, за шкирку и в приют. Ну уж нет!
На цыпочках выбежал из сеней и метнулся в кухню. Нырнул в низкую дверь, ведущую на огород. Направо, в смородину, а там через соседский участок.
– Юра! Постой!
Перемахнул забор и бегом по улице.
Обругала какая-то бабка. Бросилась в ноги шавка, заходясь лаем. Кроссовки скользили по мокрой земле.
Возле остановки притормозил желтый «пазик». Юрка наподдал, но двери с шипением закрылись перед носом.
– У, гад!
Подхватил с обочины камень и запустил им в автобус.
– Что за хулиганство!
Юрка оглянулся. Люди на остановке смотрели с возмущением. Мужчина в очках говорил, брезгливо оттопыривая губу:
– Вот оно, нынешнее поколение.
– Колония по таким плачет, – поддакнула тетка с пустой хозяйственной сумкой.
– Хрен вам! – крикнул Юрка и рванулся наперерез потоку машин.
Гудки, визг. Ударило в лицо ветром с запахом бензина. Надвинулся огромный радиатор, пышущий жаром. Побелевший шофер крутанул баранку. Солнце сверкнуло на хромированной решетке…
Все!
Толчок – странно мягкий для такой махины. Что-то сыплется сверху. Листья?! Небо, затянутое облаками. Качаются ветки. Раздвинув их, показалась жуткая рожа. Смуглая, морщинистая, расписанная цветными красками. С ноздрей свисают длинные серьги. Рожа оскалилась в улыбке, показав гнилые зубы, и радостно сказала:
– Вася-я-яй, вейн!
Множество голосов повторили эхом:
– Васяй! Васяй!
…– Думал, крыша поехала. А это просто васяки. У них приветствие такое. Они на самом деле добрые. Смешные. Футболки моей боялись. Сами же просили показать! Увидят, и давай визжать. В «Перекресток» меня отвели.
Юрка сцедил из котелка в пиалу остатки жузговского чая. Выпил залпом.
– Ну что, понял? Какого отца ты ищешь и какого – я?
Егор взъерошил на затылке волосы.
– Но ты же не знаешь, почему он ушел, может…
– А твой? – перебил Юрка. – Бывший вейн! Он же не ушел. Остался.
– У него долг, он офицер.
– Знаешь, мой папочка тоже мог надеть погоны. У нас обязательная воинская служба. А он откосил на Середине. Удобно, ни один военкомат не достанет.
– Юрка, но у него могла быть важная причина.
– Да хоть тысяча! Все равно он нас бросил!
– Он же не знал, что ты уже есть.
– Ага, не просветили бедолагу, что от секса дети случаются. А мама? Зачем она ходила в ту ночь? Он ее позвал, а потом кинул. Там, на шоссе.
– Подожди, но ты же говорил, она сама… Ну, когда твой отец пропал. Это мог быть просто несчастный случай.
Защитничек нашелся! Конечно, ему легко рассуждать. Юрка уже пожалел, что рассказал все. Отчеканил холодно:
– Нет. Она погибла из-за него.
Егор рассердился:
– Что ты за человек! Как упрешься, не сдвинешь. Знаешь, мне кажется, ты просто хочешь его ненавидеть, и все.
– Да, хочу, и что дальше? Тебе хорошо, взял винтовку и пошел воевать. Вот вам за папу, вот вам за маму. А мне? Мне что делать? Скажи, если такой умный! У меня тоже был дом. Дед, бабушка. Раз – и ничего! Все! И… пошел ты к черту, Натадинель! Ты бы знал, как я тебя иногда… Почему твой – остался, а мой – ушел? Почему?! А если бы наоборот? Все бы иначе! Мама жива. Может, дед с бабушкой… А что? Им бы дочь не пришлось хоронить. У меня даже имя могло быть другое! Мама же по деду назвала. Он – Георгий. Никакие больше варианты в голову не приходят? Ну, напрягись. Георгий. Юрий. А еще? Егор! Смешно, правда? Ну, чего ты не смеешься? Тезка, блин!
Егор смотрел с сочувствием, и Юрка выругался, загнув несколько оборотов. Ленька бы за такое по губам дал.
– Все, я спать! Вечер воспоминаний закончен.
