Вести с моря и суши - страница 3

---

Перейти на стр. ОК

---

Пульсом и дрожью

в кровь врываясь,

ты претворяешь

время в радость.

Запах забытый память тревожит:

детством пропахла

юная кожа.

Запах ли моря?

Запах травы ли?

Запах, пронзивший

душу навылет.

Руки — скрещеньем солнечных линий —

глаже, чем галька,

слаще, чем дыня.

Ангел, горящий с песнею белой

в белом костре

обнаженного тела.

2°48 южной широты

Желтая пристань. Как самородки,

лежат ананасы — некуда класть.

К свае привязана желтая лодка;

в лодке — простая рыбачья снасть.

Бочонки джина — горою шаткой.

Сложены ящики кое-как.

Укус гадюки на голой пятке

всем демонстрирует старый моряк.

Груды бананов возле сарая.

Пахнет медом табачный лист.

Из бочки высунулся, зевая,

еще не проспавшийся в ней метис.

Лишь в полночь стихнет многоголосье,

и желтая пристань вроде бы спит,

и только бродят по ней матросы

с глазами, цветом в бесцветный спирт.

Гамма

Ветер корсарский нить разговора

вырвал у нас и унес на Азоры.

— Видишь, — сказал я, — позолотили

ночь океана рыбы-светильни.

Тихо коснулся коралла губами…

Судно Азорскими шло островами.

Плыли, качаясь, глаза ее рядом.

Юные пряди плыли, ныряя.

Так и осталось: очи-озера

на широте полуночных Азоров.

Ночной порт

В бочках дубовых вина угрюмы:

очень печально им на причале.

Бочки мечтают ночью о трюмах.

Пахнет щемяще устрицей ветер.

Полночь — рыбачьи мокрые сети.

Спиннинги-мачты ловят созвездья;

бакены-лодки в лунном асбесте.

Вспыхнул фонарик на полубаке,

взвившись, как факел рыбы летучей;

льются чешуйки света во мраке.

На горизонте контур шаланды, —

словно команда сгинувшей шхуны

переправляет смерть контрабандой.

Судьба

Глядя на мачты из-под ладони,

корпусом всем подавшись вперед,

где-то в Голландии незнакомой

меня незнакомая женщина ждет.

Пристань, каналы в каменных плитах,

мельница с черным крестом на горбу

выйдут навстречу, перевернувши

так неожиданно мне судьбу.

Старому саду стану хозяин,

станет хозяином мне огород.

Буду ласкать фруктовые губы,

глядя, как яблоней сын растет.

С трубкой, набитой травой забвенья,

выучившись вечера коротать,

утром однажды взойду по трапу

на мокрую палубу я опять.

Глядя на мачты из-под ладони,

корпусом всем подавшись вперед,

мне с рубежа незабытого мола

женщина молча косынкой махнет.

Клара фон Рейтер

Как яблоко в вазе, сиропом облитый,

твой голос взлетает на пятый этаж

в прозрачном кубике лифта.

Метро укачало подземное ложе,

но в темном тоннеле вагон озарен

свеченьем твоей апельсиновой кожи.

Автобус струит на проспекты столицы

под взмахом твоих серповидных очей

твои золотисто-ржаные ресницы.

И легче, чем тонкая нота колибри,

в стеклянной тетради крутящейся двери

мелькает твой профиль — изящный экслибрис.

Одна из версий земли

Добро пожаловать, о новый день!

Вернулись в мастерскую глаза

рисунок, цвет и светотень.

Вот мир огромный

весь в упаковке из чудес:

и мужественность дерева,

и благосклонность бриза и небес.

И розы механизм.

И колоса архитектура.

Земля без перерыва занята

его зеленой шевелюрой.

А сок, невидимый строитель, строит

с помостов воздуха наклонных

и вверх шагает по ступеням света,

который стал объемным и зеленым.

А землемер-река проделывает опись

окрестностей.

А горы моют темные бока

на дне небесном.

Вот мир растительных столбов дорожных,

и водяных дорог,

и механизмов, и строений, —

одушевляет их таинственный поток.

А дальше — прирученные цвета и формы,

живые воздух, свет и даль;

все это собрано в Творенье человека, —

он дня живая вертикаль.

Зарисовки городов

Гуайякиль

Про солнце твердят витрины,

и лодки, и рябь залива,

и этот причал пустынный.

А воздух под белым игом

каленого солнцепека

исходит истошным криком.

Гавана

Сахарных заводов трубы —

тростниковыми стеблями…

Уезжает сахар с Кубы.

Эмигрируют чащобы,

уезжают ром и румба.

Дружно всходят небоскребы.

Нассау,

Багамские острова

Нассау, палитра лета.

Здесь ветер пронизан солью,

а свет изнемог от цвета.

Зеленым стеклом играя,

качается в море город,

как перышко попугая.

Сент-Джордж[3]

Чайки да изумруды

водорослей плавучих —

не за горой Бермуды.

Маяк, подмигнувший грустно.

Пальмы. Белые крыши.

Люди цвета лангуста.

Виго[4]

Здесь бухта глазам не верит:

штурмуют утес отвесный

косые крыши и двери.

А окна, тысячеглазы,

глядят, как в заливе травят

тунца борзые-баркасы.

Ла-Корунья

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---