И конечно, с папиной точки зрения, я тоже пыталась взглянуть на ситуацию. Особенно когда Кэти назвала его извращенцем, мне пришлось хорошенько задуматься. Одинокий, но общительный лектор, музыкант. Холостяк, живущий в Дублине. Красивая женщина, пусть и студентка, манит его, хочет его. Он не привык, чтобы его хотели. По крайней мере, не так. И не такая, как она. Он старше, и ему одиноко; честно говоря, он казался старым, еще когда был подростком. Но вместе им не бывать. Она обнаружила, что беременна и не хочет иметь с ним ничего общего. Она собирается избавиться от ребенка, но он хочет оставить его. Может, она испугалась делать аборт, может, считала, что это грех, кто знает, главное, что она не сделала аборт. Он готов ради нее на все, он готов помочь, и он хочет оставить ребенка. Потому что знает, что больше никогда не будет одинок. Он увольняется из университета, уже пошли слухи и сплетни. Он не первый преподаватель, который переспал со студенткой, причем не своей студенткой, но все равно – людям дай только поговорить. Оно и к лучшему, он уезжает далеко-далеко. Он воспитывает ребенка один, но он счастлив, потому что ему больше никогда не будет одиноко.
Он так и не влюбляется ни в кого. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.
Как я могу злиться на него за то, что он полюбил меня и захотел оставить меня.
Когда мне было пять и я уехала в школу-пансион, он снова смог устроиться на престижную работу. Ему предложили место в Университете Лимерика. Я приезжала домой на выходные. Преподавание – идеальная работа, потому что летом он был совершенно свободен, когда у меня были каникулы, и он давал уроки дома или в летних школах. Если ему надо было куда-то ехать по работе, я оставалась с Полин, и мне это очень нравилось, потому что ее гостиница в летний сезон всегда кипела жизнью. Разные люди из разных стран бывали здесь проездом, велосипедисты на велотурах, хайкеры и гольфисты. Художники, творческие личности, ищущие вдохновения в наших чудесных пейзажах. Американские гольфисты, датские художники, французские велосипедисты. Автобусы с японскими туристами перекрывали узкие дороги над крутыми обрывами, стараясь объехать автобусы с немецкими туристами. На нашем пятачке собирались люди со всего мира.
Я помогала Полин печь яблочные пироги и павловы на десерт, хлеб из непросеянной муки, рагу из баранины и тушеную капусту для туристов. Мы ели свежую рыбу, которую ловил Мосси. Сердцевидки, мидии и гребешки. А еще, пока я ждала возвращения папы, я могла гулять одна по бескрайним полям Дикого Атлантического пути, которые то вздымаются, то устремляются вниз, словно волны, скалистые и опасные, – по крайней мере, в моем воображении, – будто я детектив на задании.
Не помню, чтобы моя жизнь была пуста и одинока больше, чем у других детей. Бывало грустно, конечно, я ведь всего лишь человек, но не из-за Карменситы, не потому, что у меня не было мамы. Даже когда мне пришлось объяснять это в первую неделю школы или когда я знакомилась с новыми людьми, что случалось редко, потому что на самом деле никого это не интересует. Мамы нет, говорила я обычно. Я никогда ее не знала – если мне хотелось уточнить. Меня воспитывал папа. Это я любила говорить. Мне нравилось, как звучат эти слова. Если честно, я чувствовала себя особенной. Другой. У любого могут быть два скучных родителя, что в этом такого. Конечно же я была не единственной девочкой из неполной семьи. Бывали расставания, разводы, смерти, две мамы, два папы, самые разные варианты. Мы шутили, чьи родители разведутся следующими, и некоторые девочки даже мечтали об этом, а те, у кого был только один родитель или родители в разводе, обсуждали, как это мерзко, когда два родителя живут вместе под одной крышей.
В общем, в Барселону я так и не попала, чтобы найти там Карменситу. Мы поехали в Хорватию на музыкальный фестиваль. Мэрион уговорила меня, а я так и не призналась ей, почему хочу попасть в Барселону, так что я согласилась изменить планы. Наверное, даже с облегчением.
А потом момент был упущен, и я уже не горела желанием разыскать Карменситу Касанову. Это было романтической мечтой, которая забавляла меня после школы, когда я наконец вырвалась на свободу, и до того, как поступить в полицейскую академию, куда меня так и не приняли. И я забыла о ней и вспоминала только такой, какой я знала ее по чужим рассказам. Замороченной. С плохим английским. Неуравновешенной. Бестолковой. Сучкой. Любительницей устраивать сцены. До того ноябрьского вечера, когда стемнело неожиданно рано, и я работала в сувенирной лавке «Скеллиг экспириенс», и был один из тех дней, когда в центре города ни души. Никто не решался выйти в море, так сильно штормило, не могло быть и речи о том, чтобы плыть на катере вдоль берега и любоваться островами, – из-за низких, тяжелых облаков, густого тумана и дождя дальше собственного носа ничего не было видно. Короткие дни, длинные ночи, просто сидишь и ждешь, когда все кончится; и вдруг я наткнулась на объявление в местной газете, которую кто-то забыл в магазине:
