Подобными вопросами задавались не только Ибботсоны. Даже Санфорд, всецело полагавшийся на свои аналитические способности, не смог уйти от тревожной мысли, что извращенное общество освоило тезис Уильяма Джеймса о наличной стоимости истины в его извращенном и вульгарном варианте, и от такого вывода мурашки побежали у него по спине. Ведь если Джеймс прав — а он, Санфорд, пока еще далек от сомнений в том, что критерием истины является польза, — то проблема с ножницами доходов, со времен Маргарет Тэтчер расходящимися все шире, оказывается не только проблемой неравного распределения денег, но и проблемой неравного распределения истины. Вывод, который в смысле общественном вселил в него страх, а в смысле личном оставил чувство, что его жизнь, его профессия, его убеждения ныне маргинализуются, деградируют до пустой игры, но поскольку он молодым себя вовсе не чувствует, то игры не детской, а стариковской, до уровня никчемных пенсионерских забав: социология, гольф, петанк, коммунитаризм, бинго — все одно. Короче, в присутствии сына и его друзей он казался себе стариком, точно как и его жена, менее склонная к анализу, явно чувствовала, что широкоплечий и узкобедрый финансовый рынок признал бесполезными ее уроки английского, ее кружок любителей чтения, ее страсть к поэзии.
Что касается Прейзинга, то картина складывалась иная. Если истина в деньгах, то масса этой истины на его стороне. С такими финансовыми возможностями ему бы и распоряжаться, что считать игрой, а что реальностью. Почему же Прейзинг допустил, чтобы его там запугали самонадеянные торговцы дериватами и организованные разработчицы четких стратегий?
«Да просто потому, — подумал я, набрав целую пригоршню гравия, — что Прейзинг не умеет обращаться с деньгами. Нет, деньги он не транжирит и не пускает на ветер, даже наоборот — он их почти не тратит, но именно потому он обращается с деньгами безответственно».
Он боялся своих денег так же, как боялся любого другого инструмента. Не оттого, что мог бы порезать палец или что-нибудь там защемить. Прейзинг боялся действенной силы денег, как и любых инструментов; он с содроганием вспоминал, как катался на лыжах в Ле-Дьяблере и однажды увидел, что двое мужчин рассекают толстенный кабель для новой канатной дороги с помощью крошечной, как ему показалось, машинки, обладавшей немыслимой силой, — так вот, он думал, что деньги есть не что иное, как особо действенный инструмент, не что иное, как инструмент для осуществления больших целей, даже высоких целей. Это мне объяснил Проданович, который в прошлую пятницу навещал Прейзинга, и по такому случаю меня ему представили.
Прейзинг, конечно, даже и не думал задаваться вопросами о больших и высоких целях, даже и не думал брать на себя такую ответственность, он сводил на нет связанные с ним ожидания, просто довольствуясь тем, что богат, я даже думаю — баснословно богат, но сам живет, как обычный гражданин, если не считать экономки, которую он позволял себе держать ради решения множества бытовых вопросов.
Еще я подумал, что ведь с поставленными целями дело не так просто. Сомневаюсь, что Проданович вкладывал в постановку целей особые усилия. Таково мое предположение, хотя Проданович мне знаком только по рассказам Прейзинга, да еще мы мельком виделись под сенью желтой стены. И ведь не сказать, что я к нему несправедлив, я просто ставлю его в один ряд с тем множеством ему подобных, кто создает ценности, принимает важные решения и зарабатывает кучу денег, но поди спроси их, так они ответят, дескать, деньги для них совсем и не стимул, нипочем они не станут зарабатывать деньги ради денег, как будто их заподозрили в том, что они собираются в деньгах купаться, а пока что сносят монеты в хранилище и макают в них хвост. Нет, нет, деньги для них — лишь средство для достижения цели, с ними открываются возможности, да, возможности совершить что-нибудь великое, хотя величина деяния обычно выражается в квадратных метрах жилой площади на мысе Кан-Ферра или в корпусной длине судна у острова Сен-Барт, в лучшем случае — в покупке фабрики по производству косточек для бюстгальтеров в Бангладеш, а это принесет еще больше денег, чтобы «шел процесс», как они любят выражаться. Деньги не самоценны, в этом весь смысл, вот в чем глубинная идея. Только почему они пытаются нам запродать ее как собственное открытие, почему думают этим хоть что-то, да улучшить?
