Весна - страница 25
– Нет.
– Ну да, конечно, не надо, это я просто так, ради красного словца. Тебе-то не стоит ему такое говорить, но и себя не давай в бараний рог скрутить. Ежели знаешь, что прав, – давай сдачи. Чего тебе бояться, коли ты прав? Ведь вот как мужики из Вильяндимаа говорят: правда есть правда, правду никто не согнет. Ну конечно… Так вот и я с этим самым плотом: ты меня хоть на куски режь, а вот не топил я его и не топил – что ты мне сделаешь? На куски меня изрубишь – и то каждый ноготь на пальце будет кричать: не топил я плота! А будь он сейчас на реке, обязательно утопил бы. Да, таковы дела, саареский хозяин. Подрастешь, сам увидишь: не все то золото, что блестит. Иного мужика бог по макушке погладил так, что череп блестит, но ты не думай еще, будто это чистое золото.
Они подошли к хутору Сааре. Женщины как раз в это время возвращались из хлева, где кормили скотину, и, когда Либле вкратце рассказал им о своей беде, то батрачка Мари от волнения чуть было не угодила ногой в ведро для свиного пойла. Дело в том, что Либле как-то с пьяных глаз пообещал на ней жениться, и эта мысль так крепко засела у нее в голове, что девушка и впрямь стала возлагать на Либле кое-какие надежды. Услышав же теперь, что в жизни его предстоят такие изменения, она испугалась. Либле, заметив это, тут же съязвил:
– Погляди-ка на нее! Сама неуклюжа, как мешок с толокном, а туда же, к звонарю в супруги метит.
Мари покраснела и, проведя запачканной навозом рукой по румяной щеке, ответила:
– Фу ты, господи, да кабы еще звонарь! А то ведь скоро дадут тебе отставку – соси тогда лапу, как медведь в берлоге. Небось скоро сам зубы на полку положишь, чем тогда жену кормить будешь.
– Вишь куда хватила! – заметил Либле. – А ты что думаешь – я себе жену возьму, чтоб ее откармливать, как на убой? Жена сама должна меня кормить. Будешь у меня сложа руки сидеть – так полезай в щель за печку да и ешь там глину, как таракан.
– Правильно, Кристьян, – поддержал его батрак. – Но ежели ты Мари посадишь глину есть, скоро без печки останешься.
– Пхе! Будто на свете других печек нет – только глиняные да кирпичные. Не могу я себе железную купить, что ли, продолжал зубоскалить Кристьян.
– Наша Мари у тебя и железо сожрет, сказал батрак.
Но слова Кристьяна: «Будешь у меня сложа руки сидеть» – в ушах Мари прозвучали сладкой музыкой, и она сказала:
– Да-да, не думай, что я на тебя работать стану, а ты в это время будешь пить да буянить.
На это Либле, к ее величайшему удовольствию, ответил:
– Не беспокойся, продену тебе в ноздри кольцо. Заставлю еще и в колокол бить.
Хозяйка сунула руку под передник и промолвила со вздохом, как всегда делала в таких случаях:
– Вот, значит, какие дела. А кто же теперь будет у нас в колокол звонить?
– Кухарка Лийза, а кто же, – ответил Либле. – Потащит наверх, на самую колокольню, жаркое или что там еще у нее, разведет огонь и будет сразу и жарить, и в колокол бить.
– Этак она вместе с курицей и людей в церкви изжарит, – решил батрак.
Все вошли в дом. На хуторе Сааре Либле был своим человеком; он сел у плиты и стал подбрасывать хворост в огонь. Было много еще разговоров и шуток, а Либле и Мари, как обычно, ядовито, подтрунивали друг над другом.
Вечером, улегшись в постель, Арно еще раз задумался над всей этой историей с плотом. Он не находил себе покоя. Он снова и снова перебирал в памяти одно и то же. Его недавняя грусть отошла куда-то, а возвращаясь, теряла свою прежнюю остроту, уступая место мыслям о ионом, значительном событии. Когда он уже стал засыпать и его усталые веки сомкнулись, мозг вдруг молнией прорезала новая мысль. Она пришла так внезапно и так его взволновала, что он даже поднялся и сел в кровати.
Почему Тыниссон велел ему соврать, будто они в субботу вечером ушли домой вместе? Почему он тут же добавил, что иначе всю вину взвалят на него? Почему Тыниссон так странно держался с ним в последние дни? Почему с другими ребятами был еще менее общителен, чем раньше? Не сам ли он и потопил плот? Но неужели у него хватило силы это сделать?
Он, правда, ужас какой сильный и может сделать все, что захочет…
