– Ух! Как страшно! А ты не врешь?
– Вот дуры, с какой стати я буду врать? А вы сами разве не знаете, что на дне водятся разные страшные звери? В прошлом году наш батрак ловил на реке рыбу и вдруг видит – поплавок как нырнет под воду! Он дергает, дергает, наконец вытаскивает… а там огромная змея! Сама черная как уголь, а на шее белые круги.
– Ох, ты господи! – послышалось среди слушательниц.
– И что ж вы думаете, – продолжал Тоотс, – вытащил он эту страшную змею, а та хлоп да и обвилась ему вокруг шеи.
– Ой, ой, ой! Что же дальше было?
– Ну, что дальше было. Батрак знал разные слова – как змей ы говаривать, его мать научила, он и сказал:
Ой, змея, уйди скорее,
не дави так больно шею,
хоть за речку,
хоть за печку
от меня ты уползай!
И змея завертелась в воздухе и сразу же пропала… Куда ж она девалась?
– Бог знает, куда, только сразу же пропала. Завертелась и пропала.
Среди девочек началось движение. Каждая из них знала какую-нибудь страшную историю про змей, и каждой хотелось, чтобы ее слупили, когда она будет рассказывать.
– Тоотс, какие же это были змеиные слова? Скажи их еще раз.
– И Тоотс, сделав таинственное лицо, продекламировал:
Ой, змея, уйди скорее,
отпусти ты мою шею,
в куст ольховый,
в лес еловый —
куда хочешь уползай!
И та девочка, которая его спросила, и другие сразу же стали заучивать наизусть змеиные слова. Зажмурив глаза, они бормотали про себя: «Ой, змея, уйди скорее, отпусти ты мою шею…»
– Ну, а идти в камыши плот смотреть боитесь? – спросил Тоотс помолчав.
– Раз вокруг плота такие страшные звери ползают – не пойду.
– Дура, так они же через лед на тебя напасть не могут. Ты на льду, а они там, на дне.
– А вдруг этот самый сом… такой страшный, большой…
– Ну, уж он не бог знает какой большой. Так… так… ну, чуточку побольше селедки.
– Я пойду посмотрю, – сказала наконец одна из девочек. Все оглянулись кто там такой смелый нашелся. Велико же было общее изумление, когда из толпы вышла Тээле и направилась к камышу.
– Не ходи! – предостерегающе крикнули ей девочки. Но Тээле, обернувшись, стала звать с собой остальных.
– Идемте! Идемте посмотрим! А ты, Тоотс, запомни: если ты опять наврал, мы тебя отдуем. Идем с нами, покажешь место, где плот затонул.
– Ступай, ступай, я потом приду, – ответил Тоотс и отошел от девочек подальше, туда, где ребята, держась друг за друга, огромным живым комом с криком и шумом неслись по льду.
Здесь он остановился и круглыми, точно у филина, глазами стал смотреть на Тээле. В нем происходила внутренняя борьба. Было ясно, что Тээле провалится, – лед вокруг камышей был совсем еще тонкий. Чтобы предостеречь ее, следовало сейчас же, немедля, крикнуть, позвать ее обратно. Она могла вот-вот провалиться. Но Тоотса обуяло любопытство – ему не терпелось посмотреть, как она бухнется в реку и как оттуда выберется. Было мгновение, когда он чуть не окликнул ее, но тут у него мелькнула мысль, что уже поздно, что делу ничем не поможешь. Он следил теперь за Тээле с таким волнением, что даже глаза его увлажнились, а сердце громко застучало. Тээле приближались к камышам; здесь вокруг каждого пучка стеблей чернели ямки, в которых, казалось, еще поблескивала вода.
Не все школьники в этот день были на реке. Четыре или пять девочек и столько же мальчиков остались в классе, готовили уроки или просто разговаривали. Среди них были также Тали и Тыниссон. Они стояли у окна и беседовали, поглядывая на реку: когда там становилось особенно шумно, крики ребят доносились и в классную комнату.
– Ты слышал, Либле увольняют? – спросил Тали.
– Кого увольняют? – переспросил Тыниссон.
– Либле. Пастор и кистер думают, что это он потопил плот.
– Тыниссон слегка покраснел. Продолжая разговор, он уже не смотрел Арно прямо в глаза.
– Откуда ты знаешь?
– Либле сам говорил. Но я не верю, что это Либле сделал. Если бы он потопил плот, он бы не скрывал. Это сделал кто-то другой.
Тыниссон ничего не ответил и стал пристально смотреть в окно, словно там что-то привлекло его внимание.
Арно взглянул на товарища и решил задать ему прямой и откровенный вопрос. Арно сам удивился, почему вдруг поколебалось возникшее у него позавчера вечером убеждение, что плот потопил Тыниссон. Тогда Арно был в этом уверен, а сейчас ему было как-то неловко требовать у Тыниссона объяснения. В его присутствии Арно чувствовал себя скованным.
