Доминик колебалась. Почему бы и нет? Это будет ни к чему не обязывающая поездка. И, чего уж там, на машине путешествовать гораздо удобнее, чем на общественном транспорте.
— Ну, если так… Буду очень тебе признательна.
— Договорились.
Конрад подошел к стоящему у стены бюро и вытащил оттуда большой ежедневник.
— Как насчет первого воскресенья июля?
Доминик порылась в своей сумке и вынула рабочий календарь. Конец июня и весь июль были у нее свободны.
— Меня это устраивает. Вот только… — Она замялась.
— Что «только»? — спросил Конрад, подойдя к ней.
— Я понимаю, это не очень вежливо, но не мог бы ты высадить нас с Чаком у поворота, не доезжая до дома моих родителей? Одну заблудшую овцу отец еще как-то вынесет, но двух!..
Конрад опустился на колени и взял Доминик за руки.
— Неужели доктор Барнес действительно так зол на меня за то, что я ушел из его клиники?
Она криво усмехнулась.
— Скажем так: ты не был любимцем моего отца. И когда через несколько недель после твоего отъезда я объявила, что ухожу из дому, он нас обоих предал анафеме. Заявил, что это ты дурно повлиял на меня.
— А ты как считаешь? — тихо спросил Конрад.
Доминик глубоко вздохнула.
— Ты, конечно, оказал на меня влияние — своей независимой манерой поведения. А хорошим было это влияние или плохим — покажет время.
Конрад отпустил ее руки и встал с колен.
— Ты говоришь загадками. Ну ладно, Доминик, ты, наверное, устала, поехали, я отвезу тебя домой.
Только я начала расслабляться и привыкать к мысли о внутренней свободе, как он все испортил! — с досадой подумала она.
— Конрад, я не хотела обвинить тебя…
— Не надо, не оправдывайся. Ты была предельно откровенна со мной. Я все понимаю, и это объясняет твое поведение по отношению ко мне, когда я только начал работать в больнице.
— Мое поведение? — изумленно переспросила она.
Конрад скривил губы.
— Ты была явно холодна поначалу.
Он стоял очень близко. Доминик посмотрела в его темные выразительные глаза.
— Возможно. Но мы ведь преодолели это, не так ли? — едва слышно прошептала она.
— Мне кажется, что мы симпатизируем друг другу, — хрипло произнес Конрад.
И наконец поцеловал ее. Его требовательные губы разбудили в ней задремавшую было чувственность. Доминик понимала, что это всего лишь прощальный поцелуй, но он был достаточно глубоким и сладким, чтобы все ее благие намерения насчет платонических отношений полетели к черту.
— Но я говорил тебе, мам, что хочу поехать в летний лагерь, и ты согласилась отпустить меня! — обидчиво бурчал Чак, размазывая по тарелке остатки овсянки.
— Ты, дружок, не сказал, когда ты поедешь, — возразила Доминик. — Так что я жду…
Она не закончила фразу, внезапно осознав, что сейчас ведет себя в точности, как отец, обожавший читать нравоучения. Чаку не было еще и одиннадцати, а Доминик не могла похвастать тем, что уделяет сыну достаточно внимания. Можно, конечно, сослаться на загруженность на работе, но обвинять мальчика в том, что он что-то утаивает от нее, она не должна.
— Извини, сынок, — мягко сказала Доминик.
Фэнси, словно почуяв, что хозяйка нуждается в моральной поддержке, прыгнула к ней на колени и, ластясь, заурчала. Доминик рассеянно гладила кошку и пыталась успокоиться.
Чак положил ложку на стол и внимательно посмотрел на мать.
— Ты тоже извини меня, мам. Я ведь не знал, что ты хочешь взять меня с собой к дедушке с бабушкой. Да они даже не заметят, если я не приеду! Дед все время ругает меня за грязные ботинки и… Ты чего, мам?
Доминик не смогла сдержать улыбку.
— Он и меня ругал за то же самое, — призналась она. — Иногда он бывает чересчур строгим.
— Строгим? Да я боюсь его! Я всегда жду, когда мы…
— Ага, сейчас-то мы все и узнаем! — с шутливой строгостью обратилась Доминик к Фэнси.
Но кошка, испугавшись ее тона, спрыгнула на пол и направилась к блюдцу с молоком.
— Итак, что же получается? Три недели назад я сказала тебе, что Конрад отвезет нас в Ривердейл, а ты промолчал, как бы забыв о том, что собираешься ехать в лагерь.
Чак хитро улыбнулся.
— Я не забыл. Просто подумал, что без меня вам с Конрадом будет лучше и ты без звука отпустишь меня.
