Тут кончился дневной дождь и начался вечерний... А бок не болит...
Родненький! Тут вот черта. Видишь? На ней кончилась мокрая полоса жизни! Это я дописываю на другой вечер! Дождя нет. Припекает солнце, на пляже я разулась, вошла в воду, и море мне было по колено, а дальше холодновато. Чайки топчутся по песку и, если им покрошить хлеба, обступают тебя, как цыплята, а на берегу сосны цветут, какие-то кусты, может быть, это черемуха? Или бузина? Я не знаю. Я и деревья-то знаю: сосна, елка. Береза. Остальные с листиками, - значит, не сосны. Вот их тут много разных, и это очень красиво и весело, когда солнце. И море ожило, посветлело, побежало барашками и зашумело. Но до того нестрашно, что взрослые едва успевают ловить своих голопузых малышей, когда те с визгом врываются в самое море.
А потом я загорала, но еще не загорела.
Бока как не было. Ах, если бы ты сегодня был тут - как бы тебе понравилось! Познакомилась с одной девушкой, Люкой.
Целую, твоя самая младшая дочка Л.".
Безоблачное солнечное утро на пляже, с горячим сыпучим песком белых дюн, поросших поверху соснами, со стайками чаек, заснувших вдали от берега, среди слепящих бликов на тихой воде.
В ленивой тишине маленькие волны немолчно шуршат, перетирая мокрый песок.
На дюнах под соснами дикий лагерь - беспорядочная "стоянка туристического человека" с потухшими кострами, закопченными котелками, пестрыми тряпками на ветках, с палатками на четверых, на двоих и даже едва на одного, и то очень узкого и плоского туриста.
Под соломенной шляпой, брошенной на песок, бурчит и пощелкивает транзистор. Волейбольный мяч, побелевший на швах, усталый, отдыхает рядом с только что рухнувшими, разбросав руки, потными игроками в разноцветных плавках.
- Люнька сюда шмаляет с какой-то забеглой чувихой! - натужно проскрипел Вася Клочков. Он весь извернулся, даже рот набок скривил, стараясь подальше достать почесаться меж лопаток.
Улитин одним рывком привстал и сел по-турецки.
- Оказать? - спросил со вздохом.
- Окажи! - горестно согласился Артур.
Вася Клочков спохватился, пискнул "не надо", но было уже поздно, Улитин повалил его на песок и, уперев колено в спину, взял за уши и бережно, но энергично стал возить носом по песку, точно до блеска начищал сковородку.
Немного погодя Артур снисходительно спросил:
- Так повтори, пожалуйста, что ты хотел выразить? Песок можешь выплюнуть. Ну? Коллектив тебя слушает!
- Черт!.. Все уши песком забил! Постой, пусти, ну скажу. Значит, так: я хотел сказать... сюда, значит, приближается Люня. И совместно с ней одновременно сюда приближается какая-то девушка, которую я имею удовольствие не знать. Красиво сказал?
- За что вы его тут терзали? - спросила подошедшая Люка, присаживаясь на песок рядом с теми, кто валялся и смеялся вокруг. - Вот это Лина из нашего дома, я ее привела, чтоб вырвать из дурного общества.
- Присаживайтесь, - сказал Артур. - Видите ли, по уставу нашего лагеря запрещен жаргон, всякие там феньки, предки, чувихи и прочее. Нарушитель обязан тут же броситься мордой или если у него окажется лицо, то лицом в песок и вдумчиво, неторопливо потереться об него носом, обязательно испытывая при этом глубокий стыд и отвращение к самому себе...
- А если ему не захочется? - улыбаясь, спросила Лина.
- Тогда на него оказывается известное моральное давление. Это так помогает раскаянию.
- А мой где? - оглядываясь по сторонам, спросила Люка.
Кто-то, всматриваясь в море, показал рукой:
- Вон там в красной шапочке кто-то старается утопить человека. Скорее всего, это твой. Любит он людей топить. По-видимому, это его как-то освежает.
- Они друг друга топят, по-моему!.. - Люка, смеясь, обратилась к Лине: - Придумали, идивотики, сами же по десять раз в день в песок носом хлопались.
- Только первые дни так получалось, - удивительно низко и гулко прогудел Улитин.
- Первые дни... А морду мне натер, даже щеки горят... - буркнул Клочков.
- Краска стыда проступила на его ланитах, - продекламировал один из лежащих.
- Современник Пушкина, ты прав!.. Иначе ничего не поделаешь с людьми, которые краснеть умеют только в бане в парном отделении!
