Он внимательно осмотрел свой паспорт, вытащил квитанцию прокатного пункта и вспомнил сразу раскладушки, полученные под залог, шум моря и голубые мелкие цветочки, дрожавшие, пригибаясь от ветра, на песке, запрокинутое к солнцу спокойно-блаженное лицо загорающей Лины и совершенно ясно понял, что и мысли не могло быть такой: паспорт увозить, прятать. Не надо было ничего выяснять, просто все вспомнить и сразу себе ответить: нет, этого не было.
Дальше он постарался не додумывать, и как будто это ему удалось, он спокойно поужинал и лег спать, но утром проснулся с готовым выводом, настолько определенным, как если бы всю ночь сидел и думал.
А вывод был такой, что от него на душе становилось очень противно.
Что получилось, собственно? Пришел, выманил у старика паспорт, цап его в карман и удрал. Даже привета не передал. Старик чудаковатый, рассеянный, так вот воспользовался. Тьфу, противно!..
На работе он думал о работе, говорил о работе и работал, но внутри него кто-то продолжал додумывать все ту же историю, и, как только он вышел из подъезда и закурил, вывод опять был готов: нужно зайти к Лине, объяснить, вообще показаться, а не прятаться.
Как только это мужественное решение было принято, ему сразу полегчало, и он с чистой совестью начал откладывать его выполнение с завтра на послезавтра.
По привычке он сам подсмеивался над собой и даже придумал подходящий афоризм: "Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра..."
И наконец в субботу вечером он снова стоял перед дверью, прислушиваясь, не шаркнет ли щетка. Позвонил. Ничто не шелохнулось, он позвонил еще, но уже знал, что никто не откроет, чувствовалось, что квартира пуста.
"Ну что ж, я не виноват, раз никого нет, вот и все!" Но часа через два вернулся и опять звонил в пустую квартиру.
"Ну, нет так нет!" - с раздражением говорил он себе и на другой день опять поехал, звонил, прислушивался и ушел ни с чем.
- Ты что, вправду не знаешь?.. Ну брось!
Они сидели с Прягиным на стадионе и слегка охрипли от крика: минскому "Динамо", которое они не любили, неизвестно почему, забило гол московское "Динамо", которое они любили, тоже неизвестно почему, просто на поле шла игра, а на трибунах зрители играли в свою игру.
- Что ты говоришь?
- Прекрасно слышал. Значит, знаешь. Ну и все.
- Ты про что?
- Твое дело, я не мешаюсь, просто спросил. Виноват. Не лезу!
- Что ты там бурчишь и ежишься?
- Постой, смотри... Ну... ну!.. Эх, кому же этот дурак отдал?.. Хорошо проходил по краю... - На поле поутихло. - Или правда не знаешь? - Он отвернулся от игры и внимательно посмотрел в лицо Артуру. - Ну, про твою Лину?
- Мою!
- Ну, просто Лину. Все равно с ней дело плохо. Ты правда не знал? Она давно, оказывается, в больнице. Что-то скверное.
Артур вдруг увидел себя, как он сидит на стадионе, слышит крики, удары по мячу, смотрит на зеленое поле, и ему кто-то сказал про Лину, и он это выслушал и продолжает спокойно сидеть. Он видит себя со стороны, а сам где-то далеко в стороне и ждет, что будет дальше. Он спокойно спросил:
- Кто это тебе сказал?
- Жена того волосатого, Люка. Помнишь?.. Она ее навещала, что ли. Или собиралась... Жалко девочку, правда?
- Да что с ней, она говорила?
- Ну, что бывает, самое плохое... Да ведь это на прошлой неделе. Сейчас, может быть... жалко ее.
В тот же вечер, точно скованный досидев до конца футбола, он поехал опять, и старик оказался дома, сразу узнал в впустил его, и вот они опять, как в тот первый раз, очутились на тех местах за круглым столом. Покосившись, Артур увидел, что и сумка с белым самолетиком и зелеными пальмами так же висит с расстегнутой молнией, зацепившись одним ухом за ручку шкафа.
- Ну?.. Что ж вы не говорите? - Артур услышал свой сдавленный, тусклый голос. Все то время, что он досиживал на футболе, потом ехал, потом ждал, пока откроют дверь, в нем нарастало напряжение, которое дошло теперь уже до горла.
Старик - а может, он и не очень старик? - смотрел равнодушно, неприятно зоркими глазами.
- Что же я должен говорить, по-вашему?
- Я ж спрашиваю... Ну... Как сейчас? Вообще?..
