Она долго стояла под душем, потом причесывалась перед зеркалом – клетчатая теплая пижама, бледное лицо, отросшие до плеч темные волосы. Потом бросила щетку, упала животом на широченную кровать и, словно бы торопясь отделаться от всей ерунды этого дня, от разочарования, от чувства недовольства собой, позвонила Максу.
Он нисколько не удивился – он никогда и ничему не удивлялся, особенно с тех пор, как умер на кухне.
Она быстро рассказала ему все, катаясь по постели и то так, то эдак рассматривая деревянные лакированные потолки. Потолки были сказочной красоты.
Он несколько раз сочувственно хмыкнул, спросил, когда заканчивается визит и во сколько он может приехать к Ванечке.
– У вас дождь? – спросила Груня. – Тут дождь. У меня окно открыто, и так здорово пахнет лесом.
– Ты простынешь, – тут же сказал он. – Холодно на улице.
Груня засмеялась.
– Купи завтра чего-нибудь, когда поедешь к нам. Я ужин приготовлю.
Он помолчал. В предложении ужина было что-то новое, как будто обещание, или возвращение, или это осень виновата и ее плохое настроение?
Он пообещал, что купит «чего-нибудь», и они попрощались. Он – задумчиво, она – неохотно. Макс был свой, а окружающий дом слишком чужой, чтобы она могла чувствовать себя спокойной.
Наутро тоже было пасмурно, и до завтрака Груня вышла на террасу подышать. Ей очень хотелось уехать, но оператор должен был снимать натуру, а она знала, что дело это небыстрое, и до вечера они как пить дать проснимают, и хорошо если удастся уехать сегодня, можно и до завтра застрять, вполне!
Тяжелые капли со стуком падали на деревянные перила. Сырой плотный ветер, пахнувший грибами, лесом и прелыми листьями, дунул в лицо, растрепал волосы. Груня спустилась с крыльца и пошла между деревьями, трогая мокрые шершавые стволы. Рваные низкие тучи летели над далеким шоссе. Какая-то машина свернула с дороги и теперь ехала по проселку, ныряя, как пловец в воду, в дрожащие желтыми и красными листьями кусты на обочине.
Груня все шла и шла и остановилась, только когда оказалась нос к носу со своим бывшим мужем.
– О господи, – сказала она, не придумав ничего лучшего. – Откуда ты взялся?!
– Из Москвы. – Он пожал плечами. – Я решил, что тебя нужно забрать. Поедем?..
Она смотрела на него во все глаза. Он был небрит, и светлая щетина странным образом молодила его, и она вдруг удивилась, что этот человек – в свитере и короткой кожаной куртке, высокий, худой, улыбающийся странной улыбкой, – ее бывший муж. Он не может быть ее бывшим мужем, ведь никогда раньше она его не видела!
Никогда.
– Ты проехал триста километров, потому что вчера у меня было плохое настроение? – спросила Груня у этого незнакомого человека, мимолетно удивившись, что привычно называет его на «ты».
Он опять пожал плечами.
– Ты… можешь уехать?
У нее было три секунды, чтобы принять решение. Три удара глупого сердца, которое всю предыдущую жизнь билось только для Глеба – по крайней мере Груне так казалось.
Раз. Два. Три.
Груня взяла бывшего мужа за отвороты куртки и сказала быстро:
– Как хорошо, что ты приехал! И как это ты… догадался? Я… сейчас. Я только пойду скажу им, что уезжаю, а то они будут меня искать. И сумка. Я возьму сумку.
– Ты не торопись. – Он посмотрел на ее пальцы, державшие его куртку. Она разжала руки. – Я подожду тебя в машине.
Все неожиданно стало прекрасно, и, прощаясь с писателем и его женой и выражая сожаление по поводу краткосрочности ее визита, она сияла такой шикарной улыбкой, что видавший виды писатель неожиданно смутился, заподозрив неладное.
Они долго ехали и молчали. У Груни горели щеки, и она время от времени трогала их горячими растопыренными ладонями.
Зачем он приехал?.. Как это вышло, что он приехал?..
Может, бабушка права, а она, Груня, не права?..
– А почему ты не на работе? – вдруг спросила она.
– А потому, что сегодня суббота.
– Макс, я такая свинья.
Он сбоку посмотрел на нее.
– Я… не понял.
– Макс, я все время ужасно себя веду, а ты мне все прощаешь, – выговорила она, раздражаясь. – Лучше бы не прощал, ей-богу! Ты же не архангел Михаил, черт тебя побери!
– Ну хочешь, я тебя в следующий раз побью, – предложил он. Что его так развеселило – непонятно.
