— Я тоже, — с готовностью отозвался любимый и чуть отстранив, коснулся губ лёгким поцелуем. — Ну, пошли? — с улыбкой добавил он, взяв меня за руку.
Придётся поработать переводчиком, родители английский знали на уровне трёх дежурных фраз для туристов, а Сантьяго русский — примерно так же. Хотя при каждом удобном случае выпытывал у меня знания о моём родном языке. Я же ходила на курсы испанского, и уже немножко даже могла говорить. Сантьяго умилял мой акцент, но по его словам, получалось у меня очень даже неплохо. С предвкушением думала, как за эти две недели, что он будет в Питере, покажу ему город, и радовалась, что сейчас не сезон — начало декабря, туристов практически нет. И погода на удивление, не совсем привычная для Питера, снег встал с конца ноября, никакой слякоти или дождя. А потом — снова к Сантьяго, в Испанию. На сей раз — в Мадрид, у него там два концерта, и останусь на три недели. На Новый год — снова к нам… Ну а дальше, дальше попробую остаться на месяц. Хорошо, частые перелёты меня не утомляют, и что я не привязана постоянно к работе, и имею возможность приезжать к любимому так часто, как хочу. Но, конечно, постоянно так жить не вариант, и несколько раз Сантьяго уже настойчиво заговаривал о моём более длительном нахождении рядом с ним. И от своих слов о женитьбе тоже не отказывался — на моём пальце красовалось скромное золотое колечко с тремя бриллиантами. Это я пока трепыхалась и не могла решиться на последний шаг, трусиха, да. Вот перееду окончательно, тогда и… в общем, всё будет.
А в монастырь тот я ещё раз съезжу, оставить благодарность за исполнение желания — там есть отдельная комната, куда приносят кто что. Детские вещи, свадебные платья — конечно, основное, о чём просят женщины — или просто пишут открытки с тёплыми словами. Ведь чудо, оно такое, приходит в твою жизнь, когда его совсем не ждёшь. Но ровно тогда, когда нужно, главное, дождаться всё-таки.
Стелла Вайнштейн
ЖАЖДА ЧУДЕС
После дежурства я старалась пройтись до дома пешком. Стряхнуть усталость и навязчивый больничный запах. Немного проветриться, подышать городским воздухом, никуда наконец не спешить. Я любила город, любила работу. Даже возвращаясь поздней ночью ничего не боялась, и со мной никогда ничего не случалось. До одного раза.
Той ночью я устала так, что дорога расплывалась. Медбрат предложил подвезти, но как раз прошел дождь, не хотелось пропускать насыщенный озоном ночной воздух. Я брела по лужам, мечтая о теплой, мягкой постели, совсем не смотрела по сторонам. Даже не знаю, как заметила черную фигуру на тротуаре — спящего бомжа. Я могла пройти мимо, но что-то в беззащитной позе, полной неподвижности забило тревогу. Нутром поняла — он нуждается в помощи.
Ноги предательски заторопились домой. Я не оправилась после вчерашнего дежурства, сегодня была на трех операциях, последняя затянулась допоздна. Усталость давала о себе знать раздражением и нытьем в висках. В конце концов, что я смогу сделать для него? Тихо выругалась сквозь зубы, сжала кулаки, отгоняя сонливость и поспешила к бездомному.
«Все равно не смогу пить чай, оставив его тут умирать. Легче убедиться, что он здоров и уйти с чистой совестью».
Я наклонилась над бездомным. Окликнула его пару раз, но не получила ответа. Тревожные колокольчики зазвенели все громче.
«Пусть он будет пьян, но не мертв, не мертв».
Бомж был обернут в черную тряпку, лежал на животе прямо в луже. Я перевернула его на спину. Он оказался довольно молод и бледен, на губах запеклась кровь. Предчувствие не обмануло, дело плохо. Я запрокинула его голову, прислушалась в поисках дыхания. Дышит, уже хорошо. Протянула руку пощупать пульс, но через мгновение забыла обо всем, потому что держала в своих объятиях не человека, вовсе не человека!
— Помоги, — еле слышно прошептал он. Его голос эхом зазвучал в голове, внутренние преграды рухнули. Я осела в лужу и разрыдалась как девчонка.
В детстве, я верила в сказки. В подростковом возрасте зачитывалась фэнтези. А когда стала врачом постепенно перестала глотать книги. Да что там книги, забросила все прошлые увлечения, отдалилась от друзей. Больница стала занимать все больше и больше места, остальное казалось мелким по сравнению с работой. Только там я жила, среди бесконечной беготни от операции до операции. Ответственность, чувство, заполняющее сердце при последних стежках на зашитой брюшины стали наркотиком. Мать хотела, чтобы я с кем-то познакомилась, завела семью, но мне все было не до того. Свидания забирали бы слишком много времени и сил, а я хотела посвятить их одному — хирургии.
