— Стой! — крикнула я.
Показалось, даже лес на мгновение смолк.
— Пошли! — с серебряным хохотом отозвалась гаёвка. — Недолго уже, Гроза, осталось!
Она замерла, посмотрела мне прямо в очи — я и забыла, как дышать, приоткрыла брусничные губы, будто поцеловать хотела, а потом вдруг метнулась в самую чащу огненной искрой. Миг — я отмерла и рванула за ней. И бежать почему-то вдруг стало легко-легко, будто крылья за спиной распахнулись.
— Гроза-а-а!
— Иду-у-у! — расхохоталась я, словно принимая неведомую мне игру.
— Быстре-е-е-е-й!
Ноги почти земли не касались, так летела вслед за ней — горлица за огненной птахой. Верно, не зря дед Яуген мне рассказывал про бесов след. Есть в лесу такая стежка-дорожка — так не найти, но если выведет кто — забудешь, как человеком быть. Свободу почуешь такую, что в небо взмыть захочется. И никто помешать не сможет. А внутри всё звенеть будет от счастья. И уже от ступившего зависит — сойдёт он с бесова следа в сторону правды или к кривде двинется.
Гаёвка остановилась, мои пальцы почти ухватили гибкую руку, по венам пробежал огонь. Рванула к себе. Хоть и не добыча, а поймана.
— Нравится, Гроза? — вдруг шепнула она в мои губы. Голова пошла кругом от запаха хвои, ягод и листьев.
Возбуждение не дало раздумать, выдохнула в ответ:
— Да.
Гаёвка вдруг резко оттолкнула меня:
— Так поймай!
Зазвенела серебряным смехом, вспыхнула слепящей искрой и помчалась дальше. Я только хрипло выдохнула, облизнула пересохшие губы, хранящие брусничный вкус, и понеслась следом. Догоню! Поймаю!
От вызова, будто от хмеля, кровь заиграла. Меня проверить хочешь? А это мы посмотрим!
И, словно учуяв наши забавушки, многолетние стволы расступаться начали, ветви подниматься, а трава — скатертью стелиться. Только мерцал-переливался самоцветной лентой бесов след. Дед Яуген говорил, что на нём растёт папороть-кветка, цветёт звёздами небесными — бесов след стережёт.
И всё ближе белые ноги, и кажется, что огненная сеть волос лица моего касается. Да! Точно! Ухватила её снова, поймала — моя.
А гаёвка сама горячая, дышит тяжело, медные завитки ко лбу прилипли, а в чёрных глазах — смешинки пляшут.
— Что, Гроза? — шепнула. — Понравилось?
А я после погони сама не своя, надышаться не могу, во рту пересохло, а эта смотрит так, что жажда ещё пуще делается.
— Зачем приходила ко мне во снах?
Вокруг вдруг вспыхнул свет. Я огляделась: стоим мы посреди поляны, в огненном круге, а везде звёздный блеск папороть-кветки.
— Что же это? — шепнула, не понимая, что вижу.
Гибкие пальцы коснулись моей щеки, нарисовали замысловатый узор, спустились ниже — по шее, к самому плечу.
— А ты что думала, Гроза?
Цепко ухватила рубаху, потянула вниз, коснулась губами плеча.
— Я посмотреть хотела, какая ты.
Я вздрогнула. Негоже так, но… сама вплела пальцы в огненные пряди, чуть сжала, пропустила сквозь пальцы.
— Красивое люблю, Гроза, — продолжала шептать гаёвка.
Послышался треск, рубаха упала к моим ногам, оставив нагой. Её чёрные глаза стали будто глубже, тьма в них ожила, заволновалась.
— А ты красива. И вещи делаешь — краше не сыскать.
Она взяла мою руку, коснулась губами пальцев, ладони, запястья. У меня внутри всё сжалось, мысли, будто в хмельном бреду, пошли. Что же ты делаешь?
— И руки у тебя золотые, Гроза, и сама ты…
Шёпот слился с шелестом листвы, хмелем дурманили слова, а губы и пальцы ласкали-голубили — себя потерять-не найти. В мёд и огонь тело моё превратили. Сладко и жарко стало, лишь холодила спину мягкая трава. А после вдруг небо упало — стало мне ещё слаще, и крик мой взлетел аж до звёзд.
* * *
Я молча лежала на коленях у гаёвки, а она перебирала мои волосы. Рана на ладони ныла, но это ничего. Пройдёт.
— Откуда знаешь-то, что меня Грозой зовут?
Гаёвка засмеялась:
— Так давно на тебя смотрю, Жадана-искусница. Подслушала, как Яуген зовёт. И правильно это.
— Что правильно? — поморщилась я. От гаёвки пахло свежестью и лесными ягодами, так бы век лежать.
— А и есть ты Гроза. Глазами молнии так и мечешь. И цвета они у тебя, как туча. А коль что не по нраву, так и ухват в руки берёшь.
Я фыркнула:
— Нечего лезть. Тебе-то, кстати, кто сумасбродничать разрешил? И как звать-то?
