Эх, хорошо!
Внезапно Никитка замечает, что тропинка на берегу плавно отдаляется от него. В ужасе он вскакивает, но тут же переваливается через борт и падает в холодную воду вниз головой.
Мгновенно все вокруг синеет. Никитка чувствует, что он погружается все глубже и глубже, и начинает отчаянно барахтаться, чтобы выбраться на поверхность… Потом он некоторое время лежит возле самого берега, вцепившись пальцами в мокрый песок. Наконец он садится и осматривается.
Ветка, поворачиваясь к нему то боком, то кормой, уже выходит на середину реки и весело плывет по течению. В лучах заходящего солнца на середине Тал бы сверкает белая полоса кипящей воды. Как только ветка достигает этого места, вдоль борта ее возникают светлые блики, и вдруг там все вспыхивает.
— Никита-а-а! — раздается над обрывом встревоженный голос матери.
Громоздящиеся на том берегу горы с готовностью отзываются гулким «а-а-а…». «А-а-а…»— доносится из соседнего низкорослого лесочка.
Никитка бросается в ближайший куст. Растрепанной птицей слетает Федосья вниз, к воде. А мальчик следит за матерью и старается не шелохнуться.
Добежав до того места, где была привязана ветка, Федосья внезапно останавливается. Подняв голову, она тревожно осматривает все вокруг, словно лань, потерявшая теленка. Вот она увидела чернеющую вдали ветку и резко отпрянула назад. Ее черные, широко раскрытые глаза полны тревоги, рот жадно хватает воздух. И вдруг Федосья бросается в реку, так что светлые крупные брызги летят во все стороны. Вытянув руки и в ужасе разглядывая дно, мать бегает взад и вперед по пояс в воде. Потом она устремляется вверх rto яру и, чуть не наступив на сына, обдает его холодными брызгами. Теперь она мечется наверху. Время от времени из ее груди вырываются отрывистые выкрики:
— Никита-а-а!.. Милый!.. Никита-а-а!..
Она то и дело спотыкается, падает и, поднявшись, снова мечется по склону. Когда она выбегает на другую сторону ивняка, стеной перегородившего яр, Никита выскакивает из своего укрытия и мчится по направлению к юрте. Вот наверху дрогнул тальник, хрустнула сухая ветка.
И раньше бывало, что мать гонялась за расшалившимся Никиткой, норовя оттаскать его за вихры. Но Никитка легко убегал от нее, высоко вскидывая ноги.
— Ну, погоди, — говорила в таких случаях она, — когда-нибудь поймаю — за все рассчитаемся.
Но угроза тут же забывалась.
И сейчас, надеясь на такой же исход, мальчик уверенно пускается в бегство. Но не успевает он сделать и десяти прыжков, как мать настигает его и, схватив в-охапку, торопливо тащит вверх по взвозу, словно спасая; от чего-то страшного, что может отнять у нее сына…
Поднявшись на высокий берег, она ставит мальчика на ноги и тяжело опускается на землю.
— Мама! Ветка сама… — начинает было объяснять Никитка, но тут же разражается громкими рыданиями..
Закрыв глаза и все крепче прижимая мальчика к себе, Федосья шепчет:
— Ничего, родной! Ушла ветка… ну и пусть… Унесла вода ветку… ну и пусть…
Видимо, долго они так сидят. Никитка даже начинает дремать. Будит его голос матери:
— Вон богачи наши возвращаются, слышь? Пойдем-ка скорей домой.
Никитка оглядывается. В лесу раздаются громкие голоса погонщиков, и на опушку выбегают разномастные коровы. Слышно, как в юрте заливается плачем маленький Алексей. Никитка с матерью встают, облепленные приставшим к мокрой одежде песком. Держа мальчика-за руку, Федосья спешит домой. Вбежав в юрту, она наконец отпускает его, скомандовав:
— Скорее раздевайся и ложись!
А сама бросается к ревущему Алексею. Тот уже давно во все стороны растолкал ножонками и ручонками лохмотья, которыми, уходя, прикрыла его заботливая мать.
Никитке недолго раздеться. Он скидывает с себя прилипшие к телу мокрые штаны из телячьей кожи и ныряет под рваное семейное одеяло из заячьих шкур.
А на дворе все гудит от мычания множества коров, от людских возгласов, от лая собак. Никитке не терпится. Он вылезает из-под одеяла, накидывает на себя облезлую, старую доху деда и выбегает на улицу.
— Скотина затопчет!.. Погляди-ка на восток: может, и Эрдэлиры наши едут! — кричит мать ему вдогонку.
