Но старушка в это время уже уходила и уносила с собой тайну собачьей медали.
Вите становилось грустно, просто тоскливо. «Ну и пусть мне плохо, – думал Витя. – Раз я такой». Такой – значит, робкий, застенчивый, мямля. Который ничего не может сделать. А иногда Витя бодрился и говорил сам себе: «Ничего мне и не плохо. А мне собаки и вовсе не нужны».
Порою, правда, получалось так, что и стеснительному человеку жить можно не хуже других. А бывало даже и наоборот. Вот однажды пришла во двор женщина с какой-то коробкой, вроде из-под торта, только очень большого. Поставила эту коробку на скамейку и стала себе лицо вытирать и платочек поправлять. А из коробки у неё писк послышался. Ребята подбежали к скамейке и стали слушать и спрашивать у женщины:
– Ой, что это там? Цыплята? Инкубаторные?
– Цыплята, цыплята.
– Покажите, тётенька! Ну хоть немножечко.
– Да ну вас, погодите. Видите, устала, очередь отстояла.
А ребята всё толпились возле коробки, трогали её, стучали по ней пальцами, звали: цып-цып-цып! Вите тоже очень хотелось потрогать коробку и сказать «цып-цып-цып»! Но он стеснялся. Стоял дальше всех. Вот женщина сказала:
– Нате уж, глядите, – и открыла крышку.
Ребята тут же стали толкаться, лезть поближе и кричать:
– Ух ты! Ой, какие! А вот, а вот!
Витю как будто тоже что-то подтолкнуло, он подался вперёд, но кто-то его отодвинул, потом опять кто-то пролез раньше его, тут Витя опомнился, застеснялся и отступил назад. А цыплята так пищали! Очень хорошо стало слышно, когда открыли коробку.
– Ну, все посмотрели? – спросила женщина.
Витя сказал: «Не все, не все», но про себя, конечно, и никто этого услышать не мог.
– А то закрываю, – сказала женщина, и у Вити в груди что-то стукнуло, и не стало уже слышно ни цыплячьего писка, ни смеха ребят. Он опустил голову.
– Ну а ты что стоишь сзади всех? Не хочешь глядеть, что ли?
– Хочу, – сказал Витя, и сразу ему стало жарко щекам, и радостно, и страшно, но не очень страшно, потому что теперь ему уже ничего не надо было делать самому, а только то, что скажет тётенька.
– Ну иди сюда, – сказала она и открыла опять крышку. Пушистые шарики копошились, лезли друг на друга и пищали, пищали. А Витя стоял самый первый, он даже прижался животом к коробке, вот он как стоял.
– Ну на, подержи одного, – сказала женщина и положила цыплёнка Вите на ладонь. Вите совсем стало жарко и радостно, и у него сразу устала рука, потому что он растопырил пальцы и боялся шевельнуться, чтобы цыплёнок не упал. И после этого ему целый день было хорошо, и он всё вспоминал, как он стоял самый первый возле коробки и держал цыплёнка. «Вот и ничего, что я такой, – думал Витя. – Вот и даже лучше».
Но, конечно, Витя знал, что это совсем не лучше. А вот действительно было бы хорошо, если бы он подошёл сам одним из первых. Или даже потом, когда женщина спросила, все ли видели цыплят, он громко бы ответил:
– Да нет же, тётенька! Как так все? А я совсем не видал.
– Ну а чего же ты дожидаешься? – спросила бы тётенька сердито.
– Да просто даю другим посмотреть, – ответил бы Витя спокойно и подошёл бы к коробке.
– Ну тогда на, подержи одного, – сказа- ла бы тётенька, – раз ты такой сознательный.
И вот так бы получилось, что Витя стоял самый первый и один из всех заслужил такую честь – подержать цыплёнка в руках. Вот тогда было бы здорово!
На месяц Витя с бабушкой поехали в деревню. Ух, в деревне так много места, много неба и земли, что Вите не хотелось сидеть дома, а хотелось побегать по большому лугу, по длинной дороге. Плохо только, что его сразу замечали: ведь он был новенький. На него глядели, его спрашивали. Тогда Витя останавливался, опускал голову и тихо отвечал, кто он, чей сын и на сколько времени приехал. Потом Витя привыкнет, и будет лучше, а пока ещё не привык.
– Беги, беги к ребятишкам, – подталкивала Витю бабушка. – Чего боишься?
А ребята сами окружили Витю, и тогда, уж конечно, он побежал с ними и в огород, и в овраг, где был пруд. Витя обрадовался, когда увидал пруд, потому что он очень любил плескаться в воде. Все ребята быстро поснимали трусы и майки и полезли в воду. Витя тоже. Сначала по спине у него побежали мурашки, потом кто-то на него брызнул, и мурашек стало ещё больше, и Витя задохнулся, но потом он присел и окунулся по горло, и сразу стало тепло.