Но борьба эта не обходилась без жертв и со стороны ревнителей христианского благочестия. В битвах с «зеленым змием» слагали на столах сражений свои трезвые головы самые преданные воины клира. Еще с конца XII века хмельные баталии стали проникать за монастырские стены, где, как и в миру, устраивались пиры, и распространявшееся по кельям веселье заставляло раскаявшихся по отрезвлении служителей церкви, стоя на коленях, повторять примерно следующие слова: «Господине, Отче, прости меня тако же, что с пьяными и не с пьяными, с сонными женами, и девицами, и со отроками блудил»[27]. Тем же из святых отцов, кто настолько втягивался в это дело, что даже страх перед пятнадцатилетней епитимьей не мог отворотить их от пьянства и блуда, оставалось только податься в какую-нибудь еретическую секту, проповедовавшую большую свободу естества.
Наиболее стойкие, верные официальной церкви, хранили верность и неофициальным возлияниям. У многих монахов и монахинь в келье под рукой имелось заветное хмельное зелье, которое шло в употребление на приватных (как правило, ночных) попойках[28]. Не без греха оказывались даже принявшие схиму – самые «святые» из монастырской братии. В вопроснике XVI века чернецам и схимникам, помимо сексуальных прегрешений на трезвую голову, упоминались и пьяные соития между схимником и несколькими инокинями: «Не пался ли пьян без памяти с двумя сестрами?»[29]
Чаще всего пьянством грешили женские монастыри. Их ворота были открыты для представителей противоположного пола, к тому же положение некоторых монахинь позволяло им как покидать монастырские стены, так и принимать в своих кельях гостей. Далеко не всегда у павших братьев и сестер хватало трезвости и благоразумия самостоятельно прекратить «веселие», да и настоятельницам монастырей не всегда удавалось собственными, внутренними силами остановить разыгравшихся иноков и инокинь. Приходилось обращаться в «вышестоящие инстанции». Так, в 1630 году настоятельница Преображенского женского монастыря в Устюге Ульяна вынуждена была обратиться с жалобой к митрополиту Варлааму, сетуя на шумное поведение пьяных гостей-мужчин, которых по ночам принимали монахиня Маремьяна с дочерью Овдотьей[30].
Зная о подобных происшествиях, миряне когда с насмешкой, когда «с пониманием» относились к попыткам церкви вести антиалкогольную пропаганду. На какие бы красноречивые увещевания ни пускались церковные иерархи, они не могли заставить селян во время братчин и ссыпчин отказывать себе в земных радостях.
Царский пир
В XVI веке княжеские пиры перерастают в политическую традицию, становятся частью придворного этикета. Царю уже нет необходимости заботиться о постоянном поддержании своего авторитета среди дружины. Во-первых, сама дружина постепенно исчезает, заменяясь регулярной армией, во-вторых, царь становится наместником Бога на земле, а не первым среди равных. Тем не менее традиции пиров сохраняются в русской жизни.
Богатые царские пиры, на которые обязательно приглашались иностранные гости и послы, удивляли роскошью, размахом и призваны были познакомить иноземцев с русским гостеприимством. Обычным, даже обязательным делом было напоить приглашенных допьяна так, чтобы к концу пира они оказались лежащими под столом. Для некоторых, кому было в тягость так наедаться и напиваться, единственным способом сохранить свой разум относительно трезвым оставалось прикинуться пьяным и среди всеобщей попойки сползти под стол.
Царская трапеза была строго регламентирована. После первых блюд с кушаньями следовала первая подача вина. Государь лично посылал каждому из почетных присутствующих кубок, наполненный «фряжским» или «ренским» вином. Очередность подачи кубка свидетельствовала о значимости гостя. Иностранец Маргиерет в XVII веке вспоминал, что «когда обед зайдет за половину и царь разошлет гостям снова по большой чаше с каким-нибудь красным медом, тогда приносят и ставят по столам огромные серебряные ведра с белым медом, который черпают ковшами. По мере того, как одни сосуды опоражниваются, подают другие с напитками, более или менее крепкими, по желанию пирующих. За сим царь посылает каждому гостю третью чашу с крепким медом или ароматным вином, а по окончании обеда – четвертую и последнюю, наполненную паточным медом, напитком весьма вкусным, легким и, как вода ключевая, прозрачным»
