Лиз взяла тюбик с кремом от солнца и стала сосредоточенно мазаться.
— Я ухаживала за больным другом.
Элли лукаво улыбнулась:
— И кто же этот друг?
— Просто друг.
— Мужчина!
— Этого я тебе не говорила.
Элли рассмеялась:
— А зачем? Раз ты не говоришь, кто это, значит, я права. Ты не просто взяла выходной. Ты была с мужчиной, и я должна считать, что это пустяки?
— Должна. Потому что я больше с ним не увижусь.
— Откуда ты знаешь? — И Элли, набрав побольше воздуха в легкие, торжественно произнесла: — Я желаю, чтобы ты с ним почаще виделась!
— Дело в том, что это был мой бывший муж…
Элли вытаращила глаза:
— О, Лиз! Черт! Ты могла мне сказать до того, как я прочла свои заклинания. Ты же знаешь, какую силу имеют мои желания!
— Так возьми свое желание обратно.
— Не могу.
— Лучше возьми, или череда твоих исполнившихся желаний оборвется. Потому что я не собираюсь больше его видеть.
Как глупо…
Лиз вдруг стало грустно. Она любила Кейна всей душой и сердцем, старалась утешить, быть с ним, ждала, когда он наберется сил, чтобы одолеть свое горе, свою замкнутость, но этого так и не случилось…
И вдруг однажды она поняла, что беременна. Она чувствовала, что Кейн не готов стать отцом. Она ждала несколько недель в надежде, что, если срок будет больше, ее беременность покажется ему естественнее. Может быть, он даже обрадуется…
Но выкидыш произошел раньше, чем представился случай сказать ему, и Лиз вдруг сама стала нуждаться в помощи. По крайней мере, в ком-то, с кем можно поговорить. Говорить с Кейном она не могла. Она не перенесла бы, если бы он счел не важным, что оборвалась эта крохотная, такая дорогая ей жизнь. И она уехала. Все равно их брак уже распадался. Несчастье просто заставило ее осознать то, что она давно уже чувствовала: Кейн стал эмоционально недоступен.
Расторжение этого брака было самым правильным шагом. Лиз прошла курс лечения, пошла по жизни дальше, и теперь у нее все было хорошо. И Кейн пошел дальше. Добился успеха, о котором всегда мечтал. Так что грустить, в общем, не о чем.
Остаток дня она провела, барахтаясь в прибрежных волнах с Джой. Пока мысли о выкидыше и Кейне не растворились в океане.
Прошла неделя. Уверенная, что Кейн уже уехал на работу, Лиз спокойно вошла на кухню. И замерла. Кейн стоял у кухонного стола, на котором красовалось блюдо с вафлями.
— Доброе утро.
Они не должны были встречаться! Именно поэтому Лиз считала, что может выполнять эту работу. Но она всего четыре раза приходила убирать его дом, и он трижды оказывался дома!
И вот опять!..
— Ты, наверное, здорово голоден.
Он рассмеялся:
— Это верно. Но вафли для тебя. В благодарность за то, что помогла мне на прошлой неделе.
Внутри ее все сжалось. Это надо было предвидеть. Она же знает, что Кейн терпеть не может быть у кого-то в долгу.
Лиз с трудом вздохнула. Она ни разу, с того самого их путешествия в Лас-Вегас, не ела вафли. В основном потому, что не хотела вспоминать, как тогда было хорошо…
—Это не обязательно.
— Я знаю, что не обязательно, но я хочу поблагодарить тебя.
— Ты меня уже поблагодарил. Твоих слов вполне достаточно.
Он вздохнул:
— Просто сядь и съешь вафлю.
— Нет! — Это единственное слово вышло очень злым, и она улыбнулась, чтобы смягчить впечатление. — Спасибо, но нет.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Он не понимал, почему Лиз не хочет с ним позавтракать. Им было так хорошо в тот единственный раз, когда они вместе ели вафли. Может быть, именно поэтому он их и выбрал?
А она уже раскаивалась. Но раскаяние — глупое чувство.
Лиза повернулась и пошла к двери.
— Пока ты завтракаешь, я займусь вторым этажом.
Кейн сделал вид, что ее отказ съесть благодарственные вафли его не расстроил. Было не так сложно, при его занятости на работе, выбросить эти вещи из головы. Но в субботу утром, когда он вышел на своей яхте в океан, на душе у него было скверно.
Лиз — самая добрая женщина на свете, в этом нет сомнений. А он обидел ее. Обидел так сильно, что она не смогла заставить себя просто из вежливости позавтракать с ним.
Когда три года назад она ушла от него, Кейн испытал некоторые угрызения совести, но в основном — облегчение. Он быстро потопил оба чувства в работе — как всегда. Но тут, в океане, солнце било ему в лицо, а правда — в душу, и он остро ощущал, что должен как-то загладить свою вину. Расплатиться за все. За опрометчиво заключенный брак, за ужасы трех лет совместной жизни, за тяжкий развод и, возможно, за последующие страдания.
