О, разумеется, они у меня есть. Наша природа в очередной раз противоречит самой себе. Один остряк когда-то определил человека как «невротическую обезьяну». Остряк и невежда, ибо это определение настолько же заманчивое, насколько не выдерживает критики с научной точки зрения. Но тем не менее есть нечто ужасное в этом образе человека как животного, которое вдруг обретает способность видеть самого себя существующим. Естественно, животное не может сделать такого: установить эту дистанцию, эту перспективу, раздвоиться, чтобы увидеть себя сущего. С этой дистанции начинается, как тебе известно, единственное достижение, действительно отделяющее нас от животных: язык. И все же насилие, которое человек должен совершить над собой, чтобы отделиться от своего животного естества, настолько брутально, настолько противоестественно, это такое отрицание его состояния, что, думаю, мы так и не оправились от него и не оправимся никогда. Это ужасно; это все равно что оказаться вынужденным перестать быть ради того, чтобы продолжать жить, и, кроме всего прочего, потому, что отступать уже поздно. Мы ушли от животного состояния, и это необратимо. Эволюция навсегда вышвырнула нас из него. Может быть, именно это породило атавистическую идею о рае, потерянном для всех людей, для всех религий. А насилие, творимое с тех пор человеком над своей первобытной природой, превратило нас в отбросы, которые, силясь понять реальность, соглашаются жить так, как им выпадает. С этой точки зрения даже богатство представляет собой жалкую, смиренную попытку выжить любой ценой, средство, к которому прибегает тот, кто не находит средства лучше. Я сам искал чего-то лучшего, триумфа души, и вот видишь, где я оказался и что я тебе говорю. А теперь давай вернемся к твоему вопросу, и я отвечу тебе: я говорю с тобой, и очевидно, что в этом принимают участие чувства. Для меня равнодушие — это образец: не необходимость, а образец. Но даже если мне удастся вплотную приблизиться к этому образцу, всегда будет появляться тот, кому будет удаваться заставлять меня идти на уступки. Надеюсь только, что это будет не слишком часто. Разве это не разумно, как по-твоему?
Откровенно говоря, по-моему, это ужасно. Думаю, тебе удается воплощать то, что ты сейчас сказал, только на уровне идей. Даже не на уровне желаний, потому что в желании присутствуют эмоции, страсть, а это элементы, нарушающие покой. Конечно, все это звучит прекрасно, но я не верю ни одному твоему слову. По-моему, тебе нужно одно — какая-нибудь хорошая вылазка. Почему бы тебе время от времени не приезжать в Мадрид?
Вот видишь? Все, что я тебе сказал, ты сводишь к простой домашней проблеме. Ты напоминаешь мне мою мать, которая при любом моем недомогании всякий раз говорила одно и то же: «Сынок, у тебя просто слабость». И пичкала меня всевозможной едой.
И тебе становилось лучше, да?
Полагаю, да, но я вел речь не об этом. Для моей матери просто не существовало Канта, Шопенгауэра или Фрейда. Все проблемы существовали только в своем непосредственном, соматическом проявлении. Болит голова — аспирин, сильно устал — луковая похлебка. Для нее все сводилось к тому, что нужно быть сытым и здоровым. Это не значит, что какие-то другие дела она обходила своим вниманием или не придавала им значения: просто для нее все проблемы имели одну и ту же причину, а универсальной терапией был бутерброд из хлеба с шоколадом. Если начинаешь мудрствовать, создавать себе проблемы, значит, у тебя пусто в желудке. Я задаюсь вопросом: довелось ли ей испытать хоть раз за всю свою жизнь хотя бы один-единственный миг колебания?
Да. Наверняка. Тебе даже будет трудно представить себе, сколько.
И что же она делала тогда?
Ну, тебе это известно лучше, чем мне. Мне действует на нервы то, как ты пытаешься выглядеть одновременно наивным и снисходительным. Ты собираешься заканчивать этот фарс или это еще не всё?
То, что я тебе говорю, — всего лишь то, что есть. Даже если бы я притворялся, все равно это так: даже самый бессердечный из людей может быть прав в своем мнении относительно какой-то конкретной вещи. Факт его бессердечия не аннулирует его способности мыслить, и притом мыслить здраво. Забудем о моей матери — кстати, не подумай, что я только и делаю, что вспоминаю о ней. Я возвращаюсь к тому, что говорил тебе: не старайся требовать от жизни того, чего она не может тебе дать, — ценностей. Ценности являются продуктом нашей иллюзии жизни, нашей иллюзии реальности, самой жизни они ни к чему, и мы не можем ничего требовать от нее в этом плане. Я говорю о тебе, о твоих тревогах. Жизнь — поток, который игнорирует тебя; это ты не можешь игнорировать ее, даже зная, что не получишь от нее ничего — даже презрительного взгляда. Но ты права, лучший выход — покинуть мир идей и перейти к действию. Ты приехала сюда, чтобы я помог тебе разобраться с проблемой, верно? Тогда позволь рассказать тебе одну историю.
