Там, под сверкающей металлической обшивкой, шла жизнь сорока миллиардов людей, жизнь как жизнь — с радостями, болью, огорчениями. Селдон очень любил это зрелище, и сердце его сжималось от боли, когда он смотрел на Трентор: он знал, что всего лишь через несколько столетий всё то, что раскинулось перед его глазами, будет лежать в руинах. Величественные купола сморщатся, покроются зияющими дырами и трещинами. Обнажится поверхность планеты. Селдон грустно покачал головой — он знал, что ничего нельзя сделать для того, чтобы предотвратить эту ужасную трагедию. Однако, хотя Селдон предвидел эти страшные времена, он знал и о том, что из земли, которая примет на себя эти страшные удары последних сражений старой Империи, взойдут ростки новой жизни, и Трентор станет сердцем новой Империи. План говорил об этом.
Селдон опустился на одну из скамеек, расставленных по периметру смотровой площадки. Сильно болела нога. Ему нельзя было много ходить. Но так хотелось ещё раз взглянуть на Трентор, постояв на свежем воздухе, посмотреть на открытое, живое небо.
Селдон с тоской подумал о Ванде. Теперь он очень редко виделся с внучкой, да и когда виделся, рядом с ней неизменно был Стеттин Пальвер. Они, казалось, стали неразлучны с тех пор, как познакомились три месяца назад. Ванда уверяла Селдона, что это необходимо для работы над Проектом, но Селдон догадывался, что всё гораздо сложнее, чем просто преданность работе.
Он смотрел на молодую пару и вспоминал те дни, когда он только что познакомился с Дорс. Ванда и Стеттин так смотрели друг на друга, что сомнений быть не могло — они были влюблены.
Да и потом Ванде и Пальверу, не похожим на остальных, было хорошо вдвоем. Селдон даже заметил, что, когда рядом никого нет, Стеттин и Ванда не разговаривают друг с другом — для общения им были не нужны слова.
Остальные сотрудники Проекта о ментальных способностях Ванды и Стеттина не знали и не догадывались. Селдон решил, что об этом не должен знать никто до тех пор, пока роль менталистов в работе над Проектом не будет определена окончательно. Роль же самого Плана была продумана до конца — но только в голове у Селдона. Как только кое-какие детали улягутся на свои места, он посвятит в План Ванду и Пальвера и когда-нибудь, если это будет необходимо, ещё одного-двух сотрудников.
Селдон медленно, с трудом поднялся. Через час у него была назначена встреча с Вандой и Пальвером. Они должны были сообщить ему какую-то очень интересную новость. «Наверное, одна из тех деталей головоломки, — думал Селдон, — которая должна лечь на своё место». Он бросил последний взгляд на Трентор, улыбнулся и негромко проговорил:
— Академия…
Когда Селдон вошёл в свой кабинет, Ванда и Стеттин уже были там и сидели за большим столом. Как обычно, когда эти двое находились наедине, они молчали.
Войдя, Селдон удивлённо остановился. За столом вместе с Вандой и Стеттином сидел какой-то незнакомый мужчина. Странно, обычно из вежливости Ванда и Стеттин в компании с другими людьми разговаривали вслух, а тут — все трое помалкивали.
Селдон пригляделся к незнакомцу… Немного странной внешности, около тридцати пяти лет, близорукий прищур — значит, много работает. Если бы не его упрямо выступавший подбородок, Селдон счел бы внешность незнакомца невыразительной. Однако в этом лице были доброта и сила. «Лицо надёжного человека», — решил Селдон.
— Дедушка! — приветствовала Селдона Ванда и грациозно поднялась со стула.
Сердце Селдона радостно забилось, когда он посмотрел на внучку. Бедняжка — она так переменилась после всего пережитого. Раньше она чаще звала его полуласково-полушутливо «дедом», а теперь называла более привычным — «дедушка». Как она стала серьёзна!.. Раньше она всё время улыбалась, а теперь — только изредка. Но была по-прежнему красива, и красота уступала только её колоссальному уму.
— Ванда, Пальвер, — поприветствовал Селдон, поцеловав Ванду в щеку, а Пальвера потрепав по плечу.
— Здравствуйте, — поздоровался он с незнакомцем. — Я Гэри Селдон.
— Познакомиться с вами — большая честь, профессор, — сказал незнакомец. — Меня зовут Бор Алурин.
