— Ну, Гэри, мало ли откуда? У неё был сальванийский геккончик и умер, помнишь? У одной из её подружек отец погиб в катастрофе, а уж по головизору она каждый день видит, как кто-то умирает. Невозможно растить ребенка под колпаком, чтобы он ничего не знал о смерти, Да я и не собиралась ничего от неё скрывать. Смерть — естественная неотъемлемая часть жизни, и она должна это понять.
— Я не говорю о смерти вообще, Манелла. Я говорю о своей смерти. Почему она вдруг заговорила об этом?
Манелла растерялась. Селдон был ей очень дорог. «Господи, как же сказать, чтобы не обидеть его?» — подумала она. А не говорить тоже было нельзя.
— Гэри, — сказала она, — только не обижайся, но ты сам виноват.
— Я?
— Конечно! Ты в последнее время только о том и говорил, что тебе скоро шестьдесят, и направо и налево жаловался, какой ты уже старый. И юбилей-то твой устраивается в основном для того, чтобы переубедить тебя и утешить.
— А ты думаешь, это так уж весело, когда тебе шестьдесят? — пробурчал Селдон. — Вот погоди! — шутливо погрозил он пальцем Манелле. — Доживешь до моих лет, сама увидишь, каково это.
— Увижу, если повезёт. Некоторые и до шестидесяти не доживают. И всё-таки чему удивляться, если ты то и дело сбиваешься на то, что тебе шестьдесят, что ты совсем старый? Конечно, это пугает и огорчает бедную девочку. Она такая впечатлительная.
Селдон вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— Прости меня, Манелла, но мне и правда невесело. Посмотри на мои руки. Они все в старческих пятнах и скоро перестанут гнуться. Да, Манелла, о геликонской борьбе говорить не приходится. Теперь меня грудной младенец пальчиком повалит.
— Не понимаю, чем ты так уж отличаешься от других людей твоего возраста? Голова у тебя, по крайней мере, работает превосходно. Не ты ли сам так любишь повторять, что это самое главное?
— Знаю. Всё так. Но состояние моего тела вгоняет меня в тоску.
Манелла понимающе кивнула и проговорила с едва заметной иронией:
— Понятное дело, ведь Дорс-то, похоже, совсем не старится.
— Ну да, ну да, вот я и думаю… — занервничал Селдон и отвел взгляд.
Несомненно, он не хотел переводить разговор на эту тему.
Манелла заботливо и одновременно пытливо смотрела на свекра. Его беда была в том, что он ничего не понимал в детях, да и в людях вообще, если на то пошло. Трудно даже было представить, как он сумел пробыть целых десять лет на посту премьер-министра при прежнем Императоре, совершенно не разбираясь в людях.
Конечно, он весь в своей психоистории, а она учитывает интересы квадриллионов людей, что в конечном счёте означает — ничьи, никого конкретно. Да и как ему разбираться в психологии ребенка, если он ни с кем, кроме Рейча, не общался, да и Рейча нашёл, когда тому было уже двенадцать? Теперь у него есть Ванда, и она для него — настоящая загадка и скорее, всего загадкой останется.
Манелла думала о Селдоне с любовью, ощущая непреодолимое желание защитить его от мира, которого тот не понимал. Пожалуй, это было единственное, на чём они сошлись со свекровью, Дорс Венабили, — именно на желании защитить Гэри Селдона.
Десять лет назад Манелла спасла жизнь Селдона. Как ни странно, Дорс восприняла это как посягательство на собственные права и до сих пор не простила Манеллу. А Селдон, со своей стороны, тоже в каком-то смысле спас жизнь Манеллы.
Она закрыла глаза и вспомнила всё так отчетливо, словно сегодня был тот самый день…
Это было через неделю после покушения на Клеона — о, что за кошмарная была неделя! Весь Трентор был в панике.
Гэри Селдон оставался на посту премьер-министра, но властью, несомненно, больше не обладал. Пригласив к себе Манеллу Дюбанкуа, он сказал:
— Я хочу поблагодарить вас за спасение Рейча и меня. Извините, что не сказал вам этого раньше. Неделя выдалась, сами понимаете, — вздохнул он, — не самая легкая.
Манелла спросила:
— А что с этим безумцем садовником?
— Он казнен! Без промедления! Без суда и следствия! Я пытался спасти его, утверждая, что он невменяем. Но меня слушать никто не стал. Соверши он любое другое преступление, его недееспособность учли бы непременно и он остался бы в живых. Его бы арестовали, судили, но пощадили бы. Но убить Императора…
