Из головы у девочки не выходило одно число — шестьдесят.
Ужасно большое число! Скоро у дедушки день рождения, и ему исполнится шестьдесят, а ведь это так много! Вдобавок прошлой ночью ей приснился такой нехороший сон…
Ванда решила пойти поискать маму, чтобы спросить у неё, что может означать её сон.
Маму найти оказалось нетрудно. Она была у дедушки и говорила с ним, ну конечно, про день рождения, про что же еще? Ванда растерялась. При дедушке ей было неловко расспрашивать маму про сон.
Замешательство девочки не укрылось от матери.
— Одну минуточку, Гэри, — сказала она, прервав разговор, — я только узнаю, что так беспокоит Ванду. Что тебе, малышка?
Ванда потянула мать за руку.
— Ма, я тебе потом скажу. Только тебе.
Манелла с улыбкой обернулась к Селдону.
— Видишь, как рано это начинается, Гэри? Своя жизнь. Свои трудности. Ванда, пойдём к тебе, детка?
— Да, мама, — проговорила Ванда с явным облегчением.
Взявшись за руки, они прошли в детскую, и Манелла спросила:
— Ну, что случилось, Ванда?
— Это из-за дедушки, мама.
— Из-за дедушки? Вот уж не поверю, чтобы он сделал тебе что-то дурное!
— Он не… — И глаза Ванды наполнились слезами. — Он умрет?
— Твой дедушка? Чего это ты вдруг, Ванда?
— Ему будет шестьдесят. Он такой старенький.
— Вовсе нет! Он уже немолодой, конечно, но и не старый. Люди живут до восьмидесяти, до девяноста, даже до ста лет, а дедушка у нас ещё знаешь какой крепкий и здоровый? Он ещё долго проживёт.
— Ты точно знаешь? — всхлипнула Ванда.
Манелла обняла дочку за плечики и посмотрела ей прямо в глаза.
— Послушай, Ванда, когда-нибудь мы все должны умереть. Помнишь, я тебе уже говорила? И всё-таки не стоит горевать об этом, покуда это «когда-нибудь» ещё очень далеко, — ласково проговорила Манелла, утирая бегущие по щекам Ванды слезы. — Дедушка ещё долго проживёт. Ты подрастешь, станешь совсем взрослой, а он ещё будет живой даже тогда, когда у тебя уже будут свои детки. Вот посмотришь. А теперь пойдём. Я хочу, чтобы ты поговорила с дедушкой.
Ванда снова всхлипнула и кивнула.
Когда они вернулись к Селдону, он сочувственно посмотрел на внучку и поинтересовался:
— Что такое стряслось, Ванда? Чем ты так расстроена?
Ванда покачала головой.
Селдон перевёл взгляд на Манеллу.
— Что с ней, Манелла?
— Пусть сама скажет.
Селдон сел в кресло и похлопал ладонью по колену.
— Подойди ко мне, Ванда. Сядь и расскажи мне, что за беда такая.
Ванда забралась к деду на колени, ещё немного повсхлипывала и, потирая глаза кулачком, пробормотала:
— Мне страшно. Я боюсь.
— Ну-ну, не надо бояться. Расскажи всё скорее твоему старенькому дедушке.
Манелла поморщилась:
— Не то слово.
Селдон удивлённо взглянул на неё.
— Какое? Дедушка?
— Нет. Старенький.
Стоило Ванде услышать слово «старенький», как она снова залилась слезами.
— Да, дедушка, да, ты старенький!
— Ну, конечно. Мне шестьдесят, малышка.
Он крепко обнял Ванду, прижал к себе, наклонился и прошептал:
— Я ведь тоже этому не рад, Ванда. Знаешь, как я тебе завидую — тебе ещё и восьми нет.
— У тебя все волосики седые, дедуля…
— Ну, они не всегда такими были. Я только недавно поседел.
— Раз волосики седые, значит, ты скоро умрешь, дедуля…
Селдон был ошеломлен.
— Да что такое стряслось? — изумленно спросил он у Манеллы.
— Понятия не имею. Не знаю, что это вдруг на неё нашло.
— Сон плохой видела… — всхлипнула Ванда.
Селдон прокашлялся.
— Ну, Ванда, что такое «плохой сон»? Нам всем плохие сны порой снятся. И ничего в этом нет страшного. Это даже хорошо, детка. Просыпаешься и понимаешь, как всё хорошо на самом деле.
— А я видела сон, что ты умрешь! — не унималась Ванда.
— Понимаю, понимаю, детка. Смерть часто снится, но не надо так огорчатся. Это ничего не значит. Ну, погляди на меня. Разве ты не видишь, какой я живой, веселый? Ну, смотри, я улыбаюсь. Разве я похож на умирающего? Ну, похож?
— Н-нет…
— Ну вот и славно. А теперь пойди-ка поиграй и забудь про все эти глупости. У меня день рождения, и мы все отлично повеселимся. Ну, давай ступай к себе, малышка.
Ванда ушла, улыбнувшись сквозь слезы, а Манеллу Селдон попросил остаться.
